В гостиной послышались голоса.
– Дочка пришла. Светка со своим усатым Васей-васильком. Рассказывай, Боря!
– Прилечь можно?
– Обязательно! Мне, дураку, и невдомек, что ты прямо с поезда. Давай на койку… Не снимай ботинки, я стул подставлю. Вот так удобно?
Кроткий отошел, загородив громоздкой фигурой окно.
– Ты получал мои письма, Михаил? – спросил Романовский.
– Только одно, где ты писал о переводе к нам.
– Странно, – задумчиво проговорил Романовский.
Кроткий поспешно вышел из комнаты и через несколько минут принес постель на диван. Укладываясь спать, Романовский сказал:
– Восемь писем, значит, до тебя не дошли. В них я спрашивал, знаешь ли ты что-нибудь о семье майора Дроботова?
– Зачем тебе?
– После войны генерал Смирнов помог мне все же устроиться пилотом в Симбирское управление ГВФ. Нелетной погодки там хватает, и я в свободное от полетов время занимался поисками родных майора через милицию. Удалось установить, что детский сад, где был сынишка Дроботова, из Ленинграда эвакуировали сюда, в Саратов.
– Зря бередишь старые раны. Сыну Дроботова сейчас не меньше двадцати лет…
– Двадцать три.
– Ну вот. Он наверняка преспокойно здравствует, не ведая печалей, а ты хочешь смуту в его душу внести.
– Отца-то он должен знать… Справлялся я: с фамилией Дроботов мальчика на детские эвакопункты города не поступало.
– Видишь!.. Ты из-за этого и перевелся к нам?
– Евсеича помнишь?.. Ну, я вам рассказывал о старике-партизане, который вытащил меня из деревни, занятой немцами, и помог найти партизанский отряд? Что, первое десантирование на планерах в тыл забыл?
– Да помню я, помню, хотя деда твоего и не видел.
– Нашел я его после войны. Жили в Сибири я, он и мама. Мама умерла от крупозного воспаления легких, потом дед от ран и старости. А чего я там один-то? Потянул немного, закончил институт и сюда. У бобыля везде дом.
– А журналистику свою зачем кончал? Писакой хочешь быть?
– Просто интересно.
– А вот мои университеты, как и у Горького, – жизнь. И ничего, зарабатываю побольше некоторых ученых, и почета хватает.
– Скромник ты, Миша. Скромник… Ну что, спим?
– О Володьке Донскове слыхал что-нибудь?
– Переписываемся. Испытателем летает в пустыне. Отбой, отбой, Михаил, глаза слипаются.
Глава вторая. Авария
Семен Пробкин, громко топая по коридору, торопился в эскадрилью. До вылета остались считанные минуты. «Чертов будильник! Завтра же куплю новый!» Когда он раскрыл дверь, в комнате уже никого не было, даже дежурный пилот ушел на аэродром.
Заполняя графы полетного листа, Семен делал ошибки, ставил кляксы, комкал и бросал на стол бумагу. Наконец «задание на полет» приняло надлежащий вид, и он, торопливо засовывая его в планшет, увидел вошедшего парторга Аракеляна.
– Уходите? – мягко спросил тот.
– Бегу как лань, гонимая тайфуном.
– А почему не убрали скомканные бумаги со стола? Кому-то на этом месте сегодня придется работать.
– У меня буквально минуты, уважаемый товарищ парторг!
– Убрать недолго.
– Это вам недолго – закрыл рот, и рабочее место убрано, – проворчал Семен.
Аракелян укоризненно смотрел на пилота.
– Можете идти, Семен Кириллович, я приберу за вами, – сказал он и потянулся за одной из бумажек.
Семен посмотрел на пустой рукав парторга, аккуратно засунутый в карман пиджака, и быстро убрал со стола скомканные листы, рассовав их по своим карманам.
– Все?
– Дыхание перед взлетом сбивать не рекомендую. У подъезда стоит автомашина командира отряда, скажите шоферу, что я велел подвезти вас на аэродром.
– Спасибо, Сурен Карапетович, – скупо улыбнулся Семен.
Минута в минуту «Супер-Аэро-45» пробежал по взлетной полосе, круто взмыл и, слегка накренившись, начал делать контрольный круг над Саратовом.
Волга укрыла город прозрачной дымкой, а полукольцо гор оберегало голубоватую тишь от резких ветров. Кое-где еще мерцали огоньки: зеленые – на тонких железнодорожных нитках и светофорах шоссе Дружбы, желтые – на застывших стрелах подъемных кранов Ленинского района. Над Клиническим поселком сверкала рубиновыми огнями телевизионная вышка. Выползли из гаражей трудяги-автомобили. Важно проплыл рогатый троллейбус, роняя снопы искр со стыков проводов. От стенки речного порта оттолкнулся первый водный трамвайчик. И хотя, кроме ярких огней телевышки, все остальные цвета были блеклыми, красиво смотрелось медленное пробуждение города. И в воздухе пахло ночными озерами.
Семен задумчиво смотрел вниз, сжав губами мундштук потухшей сигареты. Сегодня ему было почему-то особенно грустно. Может быть, потому, что немного проспал и не успел проводить Марию в рейс. Или потому, что нагрубил Аракеляну, которого уважал. Раздумывая в одиночестве, он часто ругал себя за неуживчивый характер, корил за обиды, нанесенные товарищам колючим, часто несправедливым словом. Клятвенно обещал себе «законсервировать» язык, но приходил на работу и… вот опять пренеприятный разговор с Аракеляном.