Почти нет растительности на этих берегах. Мы иногда совсем близко подходим к ним и идем около редкого кустарника, тощих трав и карликовых деревцев. Лишь в рыбачьих поселках, бедных, но чистых — своей холодной чистотой севера, можно встретить — да и то редко — несколько плохо выросших деревьев да две-три грядки (вероятно, из привезенной земли), на которых, не знаю, что успевает вырасти в короткое северное лето.
Но, словно желая вознаградить человека за малое тепло кратких месяцев, небо посылает на землю свет, свет, какого нет на юге: светлые ночи. Пушкин в Петербурге, во время белых ночей, писал и читал «без лампады». Здесь ночи более чем белые, они — светлые, дневные. В столице Норвегии еще «белая» ночь. Здесь мы приближаемся к назаходимому свету. И невольно вспоминаются удивительные слова церковной песни:
Эту песнь могут петь, особенно вживаясь в нее, люди крайнего севера. Длинная, бессолнечная, темная ночь. И за то — длящийся целую летнюю пятидесятницу — «вечный день» с незаходимым солнцем.
Образ С о л н ц а П р а в д ы — Христа сияет здесь на Севере солнце полунощное.
Без 10 минут 12 часов ночи. А солнце еще не зашло. Оно светлит вершины скал, и они лиловеют на светлом небе. Светло, как ясным днем, клонящимся к вечеру. Солнце приблизилось к закату, но — не ушло, а лишь ослабели его лучи, сделавшись еще более прекрасными и — уже доступными для взора… А в долинах и ущельях синеет воздух; а вода отсвечивает и белеет. Пустынные высокие скалы сменяются холмами островов. Пассажиры притихли, созерцают почти благоговейно свет полунощный, ночь, обратившуюся в вечер — утро. И вспоминаются великие слова Библии: «и был вечер, и было утро — день един».
Англичане едущие — в восторге. Они впились в солнце, сияющее теперь уже из-за дальнего и невысокого хребта гор… Еще утром мы с одним из них говорили о том, что мы, люди — «атомы», при всем величии Творца в природе. Теперь он меня ловит на палубе и шепчет: «мы — атомы!» Я понимаю… Опять поворачивает пароход, и с новой стороны прозрачно светло лиловеют новые цепи гор, и снег, лежащий в их впадинах и щелях — всё в той же прозрачной нежнейшей лиловости.
«У американцев нет такой чувствительности к красоте», — говорит англичанин. Он шокирован исчезновением с палубы американок, ушедших спать.
Мы — на 681/2 градусе, в фиордах. Заканчиваю писать это в 20 минут первого ночи, 14 июля.
* * *
Иоанн. Гл. 4. ст. 10: «Е с л и б ы т ы з н а л а д а р Б о ж и й»…
Стоит пред Спасителем Богом-Воплощенным женщина-человек и видит лишь «человеческое», осязательное. Господь не пришел нарушить это «осязательное», но — и с п о л н и т ь его, в высшем опыте жизни человеческой. Женщина-самарянка у колодца — человек, не младенец. Человек знает, что такое вода мира, знает уже дар Божий, хотя и не возносит еще дар этот к рукам Божьим. «Неужели Ты больше отца нашего Иакова, к о т о р ы й д а л нам этот колодезь?» Это еще человеческое: «Иаков дал»… Надо, чтобы человечество эту «иаковлю» воду вознесло к Богу, но для этого надо постичь глубину истины: эта «иаковлева» вода — не главная вода человека. Да и она не от Иакова, а дар Божий. Но есть другая, чистейшая, высочайшая вода з а п о в е д е й Х р и с т о в ы х, утоляющая пересохшую гортань человека в мире. Сухо в мире, материально, «пустынно» для духа, душно душе чистой. И вот ей дается укрепляющая и освежающая вода заповедей, руководств к жизни настоящей. Это — великий д а р Б о ж и й! Е с л и б ы все люди знали этот дар, невидимую росу жизни, уже сошедшую на человечество. Но не все люди ее видят. Е с л и б ы увидели, как освежилась бы жизнь их. Мало кто видит и знает этот дар. Это — «вода» — для верующего — делается источником воды (ст. 14) не только текущей в вечность, но воспринимается как источник всех временных вод на земле, всех ценностей этого мира. Чрез это последнее духовное постижение основы жизни востекает человек к миру духов и научается возносить к Богу все свои земные ценности… «Твоя от Твоих Тебе приносяще!»…