Гильом находился при смерти. Рана, видимо, была нанесена топором. Лишь боевой топор, наиболее жуткое и опасное ручное оружие, оставляет подобные травмы — прорублена воловья кожа доспеха, одежда, размозжена грудная клетка, ребра перебиты и белесые осколки торчат наружу, подкравливает поврежденное легкое. Розовая пена на губах. Хуже всего, что Алькамо-младший доселе в сознании. Все видит и чувствует. Организм у норманна могучий, умирать придется долго…
— Я не знаю, что с этим делать, — Гунтер растерянно посмотрел на Казакова, ища поддержки. Сергей сморщился, скрипнув зубами, поднялся — лицо даже не бледное, а сероватое, но видно что пока господин оруженосец держится и грохаться в обморок не собирается. — Серж, как…
— Никак, — огрызнулся Казаков и вдруг огляделся. Махнул здоровой рукой, подзывая монаха. Тотчас подошедший бенедиктинец смотрел на задыхающегося Гильома с профессиональным равнодушием, однако понял, что нужно делать. Наклонился, шепча неслышимые латинские фразы.
— Нельзя лишать человека последней надежды, — на английском сказал Сергей Гунтеру. — Гильом верит… По-настоящему.
Монах, вложив в рот сицилийца маленький, с ноготь, кусочек хлеба, отошел и направился к остальным собратьям — понимал, что больше ничем помочь нельзя, даже стараться нечего. Казаков присел на корточки, невозмутимо взглянув на Гильома. Тот лишь согласно прикрыл веки, не в силах произнести единого слова.
Тонкое, похожее на длинное шило лезвие кинжала тускло блеснуло в болезненно-желтом свете факела, германец даже не успел дернуться, остановить… Казаков быстрым, умелым и словно заученным движением ударил норманна в левое ухо острием, клинок вошел почти по рукоять, со звуком, похожим на щелчок ломающейся сухой веточки. Глаза Алькамо-младшего остекленели и подернулись неуловимой дымкой через секунду.
Быстро и безболезненно.
— Если со мной выйдет нечто подобное… Ты тоже?.. Так? — выдавил германец.
— Именно, — буркнул в ответ Сергей, выдернув кинжал. Бисерная капелька крови упала с металла на солому. — Никак иначе. И, если не испугаешься, в нужный момент сделаешь это для меня. Хирургов здесь нет, так что придется чуточку изменить отношение к сопливому милосердию двадцатого века. Запомнил? Точно в наружный слуховой проход… Ладно. Лошади где остались? Поехали в монастырь, к Беренгарии, там нормально перевяжемся… Быстрее, кровь все равно течет! А у меня в вещах осталась аптечка.
— Полагаю, нас сочтут дезертирами, — вздохнул Гунтер. — Если судить по справедливости, мы — подданные английского короля, а воюем против своих же.
— Свиньи вы, а не верноподданные… — выдавил кривую улыбку Казаков. — Давай, шевелись!
На улице было ясно слышно, как наверху, на стене продолжается бой с англичанами, решившимися на ночной штурм. Пока атаковали только две мессинские башни и отрезок стены между ними, однако оставалось неясным, надолго ли хватит задора у Ричарда и его разудалого воинства. При желании Львиное Сердце мог положить под стенами столицы островного королевства половину армии, но от своего не отступиться.
На войне могут убить — эта фундаментальная истина отлично известна каждому. И тому, кто лично участвовал в вооруженных столкновениях большего или меньшего масштаба, и мирному обывателю, любящему послушать или почитать истории о знаменитых сражениях или дальних походах зимним вечерком под завывание вьюги и уютное потрескивание очага. Никто не застрахован от фатальной неудачи. Конечно, куда чаще погибают рядовые, но и генералам далеко не всегда улыбается военное счастье. Истории известны случаи смерти на поле боя самых великих — императоров, королей, осиянных немеркнущей славой полководцев, долгие десятилетия не знавших самой простенькой раны и вдруг убитых случайно снесенной ветром стрелой… Но по крайней мере любой солдат знает, на что идет, отлично разбирается в своем ремесле и владеет незаменимым опытом.
У сэра Мишеля таковой опыт имелся — несмотря на достаточно молодой возраст нормандский рыцарь почти полтора года участвовал в гражданской войне в Аквитании, когда английские принцы и король Франции ополчились против Генриха II Плантагенета. Гунтер тоже прекрасно знал, какова война изнутри, — как никак за одиннадцать месяцев прошел Восточный и Западный фронты начавшейся в сентябре 1939 года Второй мировой, видел все крупные наземные и воздушные операции, от Польши до Франции, и, очутившись вместе со своим «драконом» в эпохе, отделенной от огнедышащей середины XX века семью с половиной столетиями, надеялся хоть здесь немного отдохнуть. Романтические представления о ратном искусстве у Гунтера полностью выветрились — лучше уж быть простым мирным бюргером, чем ежечасно рисковать своей шкурой ради удовлетворения тщеславия свихнувшихся политиков. Не вышло.