– Даже так? Ты мне об этом не говорил, – нахмурился Конрад.
– Сперва я должен был удостовериться, что это не очередные византийские происки, – невозмутимо парировал д'Ибелен. – Если угодно, я велю принести письмо. Оно выгладит совершенно невинным, с парой-тройкой воспоминаний о вашем бурном прошлом в качестве кесаря византийской армии да сетований на несовершенство людское. Текст послания не имеет ровно никакого значения. Важно само обстоятельство, что Эммануил решился обратиться к нам за поддержкой. По прибытии в Константинополь я намерен уделить внимание именно ему, а не чахнущей в позолоченных застенках Анне.
– И все же, все же… – Монферрат в задумчивости выбил пальцами дробь по мраморному подоконнику, но высказать свои сомнения не успел.
Дверная створка приоткрылась. В проем осторожно просунулась голова дворцового управителя, с сильным греческим акцентом известившая:
– Господину угодно принять посетителя? Пришел некий Даниил… Даниэль… Малльгрим, – управляющий запнулся, выговаривая трудную франкскую фамилию. – Уверяет, у него срочное дело к господину. Какое – не говорит. Прикажете прогнать?
– Какой еще Даниэль? – вопросил сам у себя Конрад, а спустя мгновение совершенно некуртуазно хлопнул себя по лбу. Наблюдавший за сюзереном Амори озадаченно поднял бровь. – Старею, что ли? Или память отшибло? Зови, немедленно зови! Ибелен, Дании объявился!
– Принесла нелегкая, – еле слышно пробормотал Амори д'Ибелен.
Высокие створки черного дерева с инкрустацией черепаховой костью распахнулись настежь. В залу широким шагом вошел рослый, крепкого сложения человек. Конфидент отнюдь не торопился предстать пред ликом работодателя – ибо ничто в его облике не напоминало о недавних тяготах долгого морского пути. Прибыв в Тир, гость явно уделил немало времени заботам о собственной внешности, посетив и заведение цирюльника, и общественные бани, и лавки готовой одежды.
– Мессир Конрад, – почтительный, соответствующий всем канонам этикета поклон в сторону тирского правителя. – Мессир барон… – чуть менее глубокий поклон в сторону д'Ибелена.
Мишель де Фармер и его былой оруженосец, а нынче просто верный соратник Гунтер фон Райхерт напрочь отказались бы признавать в визитере Тирского дворца своего случайного знакомца, шотландского наемника Дугала из клана Мак-Лаудов. Сэр Гай Гисборн после долгих раздумий осторожно согласился бы, что Даниэль и Мак-Лауд имеют в облике эдакую смутно уловимую схожесть. Два этих человека могли сойти за отдаленных родственников – если забыть о совершеннейшей разнице в манере вести себя, одеваться, произносить слова. В речи де Маллегрима отчетливо слышался звонкий акцент коренного уроженца графства Бургундского, и выглядел он, как подобает достойному представителю благородного сословия.
Страховидная клеймора, черно-желтый плед, подранные вещи с чужого плеча, вечно взлохмаченная грива, пара тонких косиц – все, что некогда составляло неповторимый, надолго запоминающийся образ «Дугала Мак-Лауда», бесследно пропало. Разве что взгляд орехово-карих глаз остался прежним – цепким, чуть настороженным. Д'Ибелен хмыкнул про себя, прикинув, в какую сумму обошлась Дугалу новехонькая черно-зеленая бархатная роскошь. Вот уж истинная погибель всем встреченным дамам и девицам.
По мысли барона д'Ибелена, Даниэлю де Маллегриму, былому конфиденту Римской курии, ныне рассорившемуся с былыми работодателями и перешедшему под руку тирского маркграфа, совершенно нечего было здесь делать. Ему надлежало спешно прибыть в Константинополь – и доставить туда же весьма важные документы, угодившие к нему в руки. Однако шотландец вечно поступал по-своему: то из врожденного духа противоречия, то оправдываясь обстоятельствами. Маркграф полагался на пройдошливого скотта, как на самого себя. Амори кельта недолюбливал, полагая того совершенно незнакомым с понятием дисциплины. Никто не спорит, толковый лазутчик должен быть сметливым и сообразительным, но когда подчиненный начинает злоупотреблять этими качествами…
– Гость в дом – счастье в дом! – с наигранной торжественностью провозгласил арабское приветствие Конрад. – Вот уж кого не ждали! Ты… привез? Где оставил? На постоялом дворе? На корабле?
– Войти не успеешь – сразу о делах. Хоть бы освежиться позволили с дороги, – буркнул гость. Ловким движением он прихватил со стола ополовиненный кубок д'Ибелена и залпом опрокинул в себя пинту ледяного шербета. Амори критически заломил бровь, но смолчал.
– О… да… – радости в голосе маркграфа поубавилось. – В самом деле. Ты ведь проделал долгий и опасный путь… Как тебе понравилось Средиземное море?
– Я заблевал его от Сицилии до Кипра, – мрачно сообщил пришелец, присаживаясь на скамью напротив д'Ибелена. – Ненавижу море. К тому же на корабле везли паршивых вонючих лошадей. И вокруг них металась уйма вонючих крикливых арабов.
Он потянулся налить себе еще шербета, однако д'Ибелен поспешно забрал кубок. Наградой ему стал неприязненный взгляд конфидента.
– Лошади, значит… – с сомнением протянул Конрад. – Ну да, понимаю… Так все же, ты привез то, что обещал в письме?
– Нет, – отрезал Даниэль. И замолчал, уставившись на владетеля Тира с некоторым вызовом.
От подобной наглости маркграф Монферратский на мгновение опешил. Затем лицо его просветлело.
– Дании, Дании! Неужели ты полагаешь, что я мог тебя обмануть?! Вот, любуйся. – На свет явился свиток из белой козловой кожи, обвитый красным шелковым шнуром с печатью золотого воска. Конрад ди Монферрато извлек его из сундука в углу залы и развернул перед носом верного соратника, укоризненно покачивая головой. – Верховья реки Черво, городок Биелла и две соседствующие с ним деревушки. Не скажу, чтобы очень богатые места, зато какие там леса, какая охота!.. Лучшее дарю, от сердца, можно сказать, отрываю! Упомянутые земли переходят под руку предъявителя сего… не знал, на какое из твоих многочисленных прозвищ делать запись, так что оставил пустое место… с момента подписания высокими договаривающимися сторонами сего соглашения о даровании ленного владения и предъявлении оного документа бальи в городской управе Биеллы. От души надеюсь, ты не вздумаешь чрезмерно угнетать мирных вилланов. Или, следуя вашей народной традиции, учинять бунты против законного сюзерена.
На лице Даниэля Маллегрима появилось тоскливое выражение. Он смотрел на свиток глазами голодной собаки, унюхавшей поблизости мясо.
– Теперь же, будь добр, – в третий раз, как заклинание, произнес маркграф, – скажи, куда отправить людей за лоншановым архивом. Кстати, сколько там сундуков? Три? Пять? Больше?..
– Мессир Конрад, – вкрадчиво протянул гость, – дайте мне свиток… просто разрешите подержать. И я сразу расскажу вам про архив. Позвольте?
Д'Ибелен сдавленно хрюкнул.
Улыбка медленно сползла с лица Конрада Монферратского. Он спрятал драгоценный пергамент за спину.
– Ты мне и так все расскажешь, – неприятным скрипучим голосом сказал он. – Погоди. У тебя что, и впрямь его нет?! Но ты же сообщал из Пуату, якобы?..
– Погорячился, – неохотно признал Дугал, изучая узоры наборного паркета у себя под ногами. – Да, когда я отправлял из Пуату то письмецо, был у меня ваш ненаглядный архив. Пять сундуков. Черных, с бронзовыми уголками, набиты телячьими шкурками под самую крышку. Но потом, как бы так выразиться… превратности дороги… византийские лазутчики, лангедокские волкодлаки, английские рыцари… В общем, был да теперь нету. Уплыло ваше сокровище.
– Куда? – рявкнул Конрад. – К Андронику? А может, к Саладину?
– Ну, понимаете ли… – замялся конфидент. – В дороге я малость перестарался, строя из себя верного слугу мадам Элинор. Моим спутником был благородный, но чересчур прямодушный сэр из свитских принца Джона. Я из шкуры вон лез, чтобы убедить его, мол, я самолично правая рука старой королевы. Только сей отважный паладин оказался излишне подозрителен. В Марселе он выждал подходящий миг и удрал вместе с сундуками, отважно вырвав архив из моих грязных лап. Думаю, в гавани он сел на первый попутный корабль, отходящий на Тринакрию…