— Зачем?
— Давай-давай, на середину комнаты выйди. Проверить хочу.
— Чего проверить?
— Да хватит уже. Что ты как маленькая?
Упрек подействовал. Я осторожно встала на ковер, и он, развернув настольную лампу в мою сторону, весело скомандовал:
— Руки подними и покрутись.
Мне стало немного смешно и, поскольку лица его я видеть не могла, то выполнила это без особой неловкости.
— А кофту можешь снять?
— Шутишь? — я запахнула полы. — Я же в пижаме.
— Тогда как мне понять, что ты не жирная?
— Но ты и так видишь. Я пятьдесят три килограмма вешу. А рост у меня метр шестьдесят шесть.
— Я вижу только ноги. С ними вроде бы всё в порядке.
— Я сейчас даже худее Эли. Подружки моей. А она всегда очень стройная была.
— Ну как хочешь, — он вернул лампу в прежнее положение.
— Нет, правда. Они специально так называют, чтобы обидеть.
— Да мне-то что? — он снова взялся за слоников. — Даже если у тебя под кофтой тонна жира. Мы сейчас посидим немного и уйдем.
Подобное предположение прозвучало нелепо.
— Ну какая тонна? Мама говорит, рёбра торчат.
— Да ты не переживай. Может, кофта тебя просто полнит. Лучше завари ещё кофе и покрепче, а то этот помоечный. Терпеть не могу всё пресное и разбавленное.
— Полнит?
Я подошла к зеркалу. Даже в темноте зеркального отражения кофта действительно казалась объемной, и майка с Тедди под ней, несмотря на глубокий вырез, наверняка выглядела лучше.
Я всё-таки сняла дурацкую кофту.
— Сколько тебе лет? — неожиданно спросил он.
— Шестнадцать, а что?
— Готов спорить, ты ещё с игрушками спишь, — он кивнул на изображенного на майке Тедди.
— Только с Паскалем, — призналась я. — Осликом, которого Макс вот-вот раздавит. Он у меня с трёх лет. Дедушка, папин папа подарил. Это он его так назвал. Мы даже когда отдыхать ездим, я его с собой беру. Потому что он без меня скучает. Все остальные нормально, а он грустит.
— Остальные?
Я показала на стеллаж с игрушками возле окна.
— Друзья мои.
Он вполне серьёзно оглядел игрушки.
— Правильно. Друзей не убирают в коробки не засовывают на антресоли.
Его одобрение прибавило уверенности:
— Я знаешь, что думаю? Что тот, кто с лёгкостью избавляется от старых вещей, также запросто поступает и с людьми.
— Какая глубокая мысль, — он изобразил удивление. — Так ты маленькая или взрослая?
— Хотела бы я сама знать.
— Извини, что так нагрянули. Страшно ломало тащиться куда-то на ночь глядя. Просто Макс собирался драпануть, а если ему взбрело это в голову, то я бы его не удержал.
— Куда драпануть?
— У него бзик. Чуть что не так — сразу бежать. Говорит, успокаивается. Но вообще, когда это происходит, он ничего не соображает.
— Ничего себе. Это болезнь такая?
— Это заскок такой. Три года уже. С тех пор, как он из детдома смотался.
Я посмотрела на Макса. Он лежал с закрытыми глазами на спине и ровно дышал. Я накрыла его пледом.
— Он не похож на детдомовца. Даже ты больше похож.
Артём добродушно рассмеялся:
— С чего вдруг?
— Раньше я считала, что они тихие и грустные, но, когда приехали со школьным спектаклем в детский дом, оказалось, что непосредственные и довольно веселые, только наглые немного и злые. Их воспитательница объяснила, что им приходится быть такими, чтобы выживать в агрессивной среде. Потому что у них, в отличие от нас, нет никого, кто бы их любил просто так. Вот они и соревнуются, пытаясь урвать кусочек внимания к собственной персоне и показать, что достойны этой любви.
— Тогда ты права. Макс действительно тихий и грустный.
— Почему же он сбежал? Его обижали? Издевались? Травили?
Симпатия к Максу усилилась многократно.
— Если тебе интересно, могу рассказать про него.
— Конечно, интересно.
— Тогда неси кофе.
Я побежала за новой чашкой, куда сыпанула столько кофе, чтобы уж точно пробрало, но Артём, сделав глоток, даже не поморщился. Устроившись рядом с ним на кухонной табуретке, чтобы не садиться на кровать и не будить Макса, я приготовилась слушать.
— Когда ему было пятнадцать, его мать умерла, а родственников и знакомых, желающих повесить себе на шею взрослого пацана, не нашлось. Так что прямиком отправили в детский дом, — начал Артём таинственно понизив голос, и я поняла, что он посмеивается над моим любопытством. — Сначала писал часто, типа: жив-здоров. Потом всё реже, вроде к обстановке привыкать начал. Спортом увлекся. Вдруг ни с того, ни с сего через пару месяцев присылает эсэмэс: «У меня проблема», перезваниваю — не подходит, на сообщения не отвечает. Я тогда в Англии учился. Звоню Кострову — это опекун мой, говорю: съездите, проверьте что там. А он, мол, далеко — Брянская область, все дела… Ну, я в тот же день купил билет и ночью улетел в Москву. Притащился к Кострову, их дом неподалёку от нашего, и с самого утра мы с его сыном Василием поехали на машине к Максу, а как приехали, выяснилось, что он сбежал и его уже вторые сутки ищут. Василий истерить начал, что ему в Москву возвращаться нужно, на работу и всё такое. Ну, я его послал и остался.