Ещё бы, её всё равно никто, кроме нас, не слушал. Кто спал, а кто довольно громко обсуждал вовсе не химические процессы.
— Это взаимное притяжение молекул, — охотно отозвалась Эля, не вставая.
Именно ради таких моментов она садилась на это место и терпела летающий палец.
— Вита? — химичка перевела взгляд на меня.
У неё были тонкие прямые волосы, без какой-либо формы и большие круглые глаза.
— Это притяжение атомов и молекул внутри одной фазы. Когезия характеризует прочность тела и его способность противостоять внешнему воздействию.
Я сама не очень понимала, где всё это в моей голове хранилось, но при первом же запросе непроизвольно всплывало само собой.
— Уже лучше, — одобрила химичка, перемещаясь наконец к доске и хватаясь за мел.
— Слышь, жирная, — в наступившей тишине издевательский голос Дубенко прозвучал на редкость гнусно. — У тебя как с когезией?
Все тут же заржали, и Марина Олеговна строго обернулась. Однако действия её взгляда хватило на пару секунд.
— Так как насчет прочности тела? — подхватил шутку Зинкевич, как только она вернулась к своей схеме на доске.
Эля тихонько приникла к моему уху.
— Просто улыбнись, сделай веселое лицо, и им будет уже неинтересно.
— Не хочу, — я закрыла уши ладонями.
— Ну и зря, — она осуждающе отстранилась. — Сейчас начнется.
Формально Эля всё ещё оставалась на моей стороне, хотя я точно знала, что она стыдится нашей дружбы.
— Чё за игнор, жирная? — подключился Тарасов.
— Задумалась насчет способности противостоять внешнему воздействию, — встряла Савельева, которая из кожи вон лезла, чтобы выпендриться перед Дубенко и его компанией.
— Давай мы тебя протестируем, — не унимался тот.
— Испытаем, — поддакнул Тарасов.
— У неё теперь без жира прочность уменьшилась, — сострила Савельева.
Сев на своего любимого конька, отказываться от такого развлечения они не собирались. Я уже два года как не была жирной, даже толстой или полной. Я была худее Эли и Савельевой, но называть меня так они всё равно продолжали, потому что когда-то это расстраивало меня до слёз.
Дубенко перевели в десятый класс из-за мамы — сотрудницы районного отделения полиции. Учился он плохо, а вел ещё хуже. Физически Дубенко был крепким парнем, но на лицо некрасивый: прыщавый, широконосый, с вечно припухшими близко посаженными глазами и низким, хмурым лбом. И всё же благодаря авторитету местные девчонки «стояли в очередь» в расчете на его внимание, а Зинкевич и Тарасов изо всех сил старались выслужиться перед ним.
Зинкевич напоминал глупую, беснующуюся и рвущуюся с поводка собаку. Тарасов же особенно поражал отсутствием каких-либо признаков воспитания и интеллекта.
Всеобщий глум на тему меня и когезии разгорался. В спину несколько раз что-то кинули, а обзывательства становились всё грубее. Марина Олеговна, как и я, старалась сделать вид, что ничего не происходит.
Внезапно посреди всеобщего веселья створка приоткрытого окна покачнулась, и, шумно хлопая крыльями, в класс влетел голубь. Девчонки завизжали, парни обрадовались. Голубь сделал круг под потолком, тщетно ткнулся в закрытые окна и благополучно приземлился на высокий книжный шкаф со стеклянными дверями.
Перепугавшись, Марина Олеговна принялась кричать: «выгоните его», но после того, как парни с радостным гиканьем бросились к шкафу, тут же завопила: «Отойдите от шкафа!» Подбежала к ним, распихала по своим местам и помчалась звать на помощь охранника.
Однако после её ухода «охота на дичь» возобновилась с пущим рвением. Дубенко схватил с парты Исаковой учебник и, не вставая, метнул в голубя; учебник стукнулся о потолок и, чуть не сбив светильник, шлёпнулся возле двери. Следом Зинкевич кинул ластик, затем ручку. К обстрелу подключились и другие. Голубь забился в самый угол и жался там.
Несколько человек забрались на парты и начали снимать его на камеру. Савельева притащила швабру, залезла на стул и пошуровала по верху шкафа палкой.
Это подействовало. Птица в панике вылетела из угла, заметалась, и, с силой врезавшись в стекло, упала под подоконником.
Мы с Элей вскочили, а «охотники» сгрудились вокруг голубя в узком проходе между стеной и крайним рядом возле окна.
— О! Сдох что ли? — Тарасов потрогал голубя ногой. — Савельева, ты птицу грохнула.
Та потыкала шваброй. Голова голубя мотнулась в сторону.
— Это не я. Он сам. Больной, наверное.
— Фууу, — гнусаво протянула Исакова. — Больной и заразный.