Вика удивленно округлила глаза.
— Тогда пошли в мою сторону. Я тут недалеко живу. Расскажешь, что там с голубем.
И я охотно повернула за ней.
— Мне сегодня одноклассники голубя запихнули в рюкзак, и когда я его доставала, то кошелек и посеяла.
— Серьёзно? — она расхохоталась. Смех у неё оказался громкий и заразительный. — Как же они его поймали?
— К нам в класс залетел.
— И ты на них обиделась? — догадалась она.
— Да. И ушла.
— Это же просто шутка.
— В моём случае нет. Они специально меня доводят и гадости делают.
— Почему?
— Подруга говорит, потому что я чудная.
Вика остановилась и очень серьёзно посмотрела.
— А ты чудная?
Именно об этом я и размышляла, пока гуляла под моросящим снего-дождем. Почему к глупой, вечно пахнущей потом и пишущей на руках фразы типа «не сдохнуть» Игнатовой никто не цеплялся? Почему её просто не замечали, а меня доставали постоянно?
— Я не знаю. Парни, как повырастали, стали злыми и агрессивными, только и ждут, чтобы докопаться. В основном на словах, конечно, но и толкнуть могут, и плюнуть, и сумку отнять, а потом вытряхнуть из неё всё содержимое на пол. А ещё руки распускают. У меня раньше волосы длинные были, а осенью кто-то жвачку сунул. Пришлось отстричь, — я потрогала едва отросшие до плеч пряди.
— Ну так сделай что-нибудь.
— А что я сделаю? Только если родителям рассказать, но это не вариант. Мама сразу пойдет к директору и устроит разборки, им сделают выговор, а мне из-за того, что нажаловалась, потом будет только хуже.
Однако, по правде говоря, гораздо больше я боялась не этого, а того, что, узнай мама подробности, снова, до самого окончания школы, станет встречать меня и провожать. Может и не открыто. Тайком. Как она уже делала. Притаится за деревом и смотрит, как я иду. Но все это видели и считали её сумасшедшей.
А когда в прошлом году она перестала контролировать каждый мой шаг, разговоры о ней стали понемногу стихать, и теперь я лучше бы умерла от издевательств Дубенко, чем стала снова выслушивать унизительные насмешки в её адрес.
— У тебя что, нет друзей? Парней?
— У меня есть одна подруга, но она не вмешивается, чтобы ей самой не досталось.
— Как-то печально звучит, — Вика сочувственно надула губы. — Хочешь, зайдем ко мне? Я вон в той пятиэтажке живу.
Идти в гости с бухты-барахты было не очень прилично, но Вика мне понравилась, и болтать с ней оказалось куда приятнее, чем заниматься самокопанием. К тому же кроме Эли я ни с кем об этом не говорила. А всё, что могла сказать Эля, я уже знала.
— Да, конечно. Если я вам не помешаю.
— Только знаешь, что? — Вика сделала пару шагов и остановилась. — Давай на ты? Тебе сколько?
— Шестнадцать. В июне семнадцать будет.
— Ну, а мне девятнадцать. Договорились?
Я кивнула, и она снова дружески пожала мне руку.
Вика жила в маленькой однокомнатной квартире с перекошенными дверями и скрипучим потёртым паркетом. Однако ванна и туалет были новенькие и чистые, кухня тоже.
Вика наложила мне большую тарелку плова и, глядя на то, как я ем, принялась рассказывать, что любит принимать гостей, но к ней почти никто не приходит, потому что она приехала в Москву из другого города и подруг у неё нет. А девчонки из педагогического института её невзлюбили, решив, что она нарочно клеит всех их немногочисленных парней.
В институте Вика проучилась три месяца, а потом бросила его и готовилась поступать в театральное училище. Сказала, что мечтает стать известной актрисой и сниматься в Голливуде.
— Кстати, насчет твоих одноклассников, — вспомнила она, когда мы уже пили чай. — Может, они просто влюблены в тебя и пытаются добиться внимания?
— Влюблены? В меня? Дубенко? — я сделала такой большой глоток чая, что обожгла язык. — Конечно же нет! Они просто так развлекаются. Как-то в восьмом классе ко мне подошел Тарасов и предложил целоваться. Я сказала, что нам слишком мало лет, и что должна быть любовь. А он начал смеяться ещё раньше, чем я закончила говорить. Оказалось, они так прикалывались. Ещё и на телефон меня записали. С тех пор специально какие-нибудь пошлости говорят и ржут, когда прошу не ругаться матом в моем присутствии.
— Всё ясно. Они считают, что ты дурочка и лохушка, — запросто поставила диагноз Вика.
— Какая же я дурочка, если учусь лучше всех в классе?
— Это другое. С людьми всегда нужно быть настороже, каждый ищет свою выгоду. А тот, кто этого не понимает, считается маленьким или глупым. Не слушай никого, не доверяй — и будет тебе счастье.
Она дружески похлопала по руке, убрала пряди с моего лба и с интересом заглянула в лицо.
— Ты должна пользоваться тем, что у тебя есть. Глаза синющие, кожа — бархатная, и вся ты такая нежная, как зефирка, — смеясь, погладила по щеке тыльной стороной руки. — Очень хорошенькая девочка. Будь я парнем, я бы в тебя влюбилась.
Ей удалось меня смутить:
— Ты просто хочешь мне приятное сделать.
Вика громко расхохоталась:
— Боже! Как ты мило смущаешься, — обхватила моё лицо ладонями и, наклонив голову набок, сделала умилённое лицо. — Тебе очень идёт. Но цену себе всё равно нужно знать.
Ещё немного посидев, я пообещала скинуть деньги ей на телефон и пошла домой.
Людей во дворе было немного: две старушки с маленькой собачонкой, женщина с коляской на соседней дорожке, на парковку въехала машина.
Подойдя к своему дому, я обернулась, чтобы убедиться, что меня никто не преследует, и вдалеке заметила черный мужской силуэт. Шел он быстро и целенаправленно. В таких случаях, мама учила остановиться и пережидать, чтобы ни в коем случае не заходить в подъезд с незнакомцем.
Я поставила рюкзак на лавочку и сделала вид, будто что-то ищу, однако в ту же минуту услышала знакомые голоса. Подняла голову и поверх голого кустарника увидела сидящих возле соседнего подъезда Дубенко, Тарасова и Зинкевича. Вся компания дружно рассматривала что-то в телефоне Тарасова. Я похолодела.
— Знаешь код? — низкий голос заставил вздрогнуть и медленно повернуться.
Незнакомец оказался совсем молодым, от силы лет двадцати. С двумя чёрными, словно боевой раскрас индейцев, полосами на скулах, чёрным шариком пирсинга под нижней губой, небольшими закрытыми тоннелями в ушах и поразительно яркими голубыми глазами. Чёрная косая чёлка закрывала половину лица, а виски и другая часть головы до самого затылка были очень коротко острижены.
Одет он был тоже во всё черное от кожаной куртки до тяжелых шнурованных ботинок.
— Знаешь код? — повторил парень, спокойно выждав, пока я не закончу его разглядывать. — Или может ключ есть?
— Я здесь не живу, — неожиданно выдала я, одновременно пытаясь сообразить, бывают ли маньяки неформалами.
Ничего не ответив, он подошел к двери и принялся нажимать кнопки домофона.
И тут со стороны третьего подъезда, раздался пронзительный свист.
— Эй, жирная, иди сюда, — Дубенко помахал рукой.
Я не ответила и Дубенко снова крикнул:
— Кому сказали! Оглохла? Бегом сюда!
Вся троица поднялась и медленно двинулась в мою сторону.
Парень в черном резко дернул дверь, и она, оторвавшись от сдерживающего её магнита, распахнулась. Кивком головы он позвал проходить.
Решение я приняла за долю секунды, кинулась следом за ним, влетела, и, крепко ухватившись за ручку двери, изо всех сил притянула её к магниту. Эхо от удара металла о металл гулко прокатилось по подъезду.
Парень неторопливо поднялся по лестнице, затем вдруг остановился и озадаченно оглядел меня.
— Почему жирная?
Не зная, что ответить, я просто развела руками.
— Хочешь, идем ко мне?
Я испуганно затрясла головой, готовясь в любой момент рвануть обратно на улицу.
Он пожал одним плечом и быстро побежал наверх, а я к своей квартире на первом этаже.
Глава 2
Мама родила меня в сорок один. А папа был старше её на двенадцать лет. Он преподавал в университете, а она училась у него. Они поженились, как только мама защитила диплом, однако завести детей у них не получалось очень долго.
Но потом, когда появились новые медицинские возможности, мама всё-таки забеременела, и пока ходила, врачи постоянно пугали, что из-за такого возраста ребенок может получиться с физическими отклонениями или какими-нибудь психическими болезнями. Мама очень переживала, но всё равно решилась рожать. Вот только выносила меня всего шесть с половиной месяцев, а потом у неё случились преждевременные роды, и ей сказали, чтобы она не надеялась на то, что я выживу.