Выбрать главу

Как только вошли в мою квартиру, я полезла на верхние кухонные полки искать кофе, а они ушли в мою комнату. Убираться было поздно.

Налила им по чашке, достала лоток с мороженым.

Макс, закинув руки за голову и безжалостно придавив к стенке кривоухого ослика Паскаля, лежал на одеяле моей разобранной кровати и разглядывал постеры на стене, а Артём сидел за письменным столом и в ярко-белом свете настольной лампы с интересом доставал из стеклянной вазочки фигурки Киндер сюрпризов.

— Я так хотел, чтобы мне вот этот попался, — он поднял руку, показывая его мне слоника с молотком и в каске. — Но собрал пять с книгой и ни одного с молотком.

— Хочешь, забирай.

— Правда? Тебе не жалко?

Неподдельная радость в голосе насмешила. Было в нем нечто очень располагающее, словно мы знакомы давным-давно.

Отодвинув фигурки, я поставила перед ним поднос.

— Конечно, нет. У тебя же день рождения.

— Уютно тут, — Макс поудобнее устроился на подушке.

— Вот, что значит нормальная домашняя обстановка, а у нас там, — он ткнул пальцем в потолок, — нерв сплошной.

— Нерв — это ты, — Артём звонко постучал ложкой о край чашки. — Мы из-за кого сейчас из дома ушли?

— Вита, можно я у тебя поживу? В тишине и покое.

Макс был милый и вызывающий доверие.

— Покой тут относительный, — я села на кровать к нему в ноги. — Сегодня мои одноклассники полчаса в окно долбили, пришлось под столом от них прятаться.

— Чего хотели? — заинтересовался Артём.

— Придурки просто.

— Вспомнил! Жирная! Это ведь ты, да? — он обрадованно подался вперед. — И в этом подъезде не живешь. Ну-ка встань.

— Зачем?

— Давай-давай, на середину комнаты выйди. Проверить хочу.

— Чего проверить?

— Да хватит уже. Что ты как маленькая?

Упрек подействовал. Я осторожно встала на ковер, и он, развернув настольную лампу в мою сторону, весело скомандовал:

— Руки подними и покрутись.

Мне стало немного смешно и, поскольку лица его я видеть не могла, то выполнила это без особой неловкости.

— А кофту можешь снять?

— Шутишь? — я запахнула полы. — Я же в пижаме.

— Тогда как мне понять, что ты не жирная?

— Но ты и так видишь. Я пятьдесят три килограмма вешу. А рост у меня метр шестьдесят шесть.

— Я вижу только ноги. С ними вроде бы всё в порядке.

— Я сейчас даже худее Эли. Подружки моей. А она всегда очень стройная была.

— Ну как хочешь, — он вернул лампу в прежнее положение.

— Нет, правда. Они специально так называют, чтобы обидеть.

— Да мне-то что? — он снова взялся за слоников. — Даже если у тебя под кофтой тонна жира. Мы сейчас посидим немного и уйдем.

Подобное предположение прозвучало нелепо.

— Ну какая тонна? Мама говорит, рёбра торчат.

— Да ты не переживай. Может, кофта тебя просто полнит. Лучше завари ещё кофе и покрепче, а то этот помоечный. Терпеть не могу всё пресное и разбавленное.

— Полнит?

Я подошла к зеркалу. Даже в темноте зеркального отражения кофта действительно казалась объемной, и майка с Тедди под ней, несмотря на глубокий вырез, наверняка выглядела лучше.

Я всё-таки сняла дурацкую кофту.

— Сколько тебе лет? — неожиданно спросил он.

— Шестнадцать, а что?

— Готов спорить, ты ещё с игрушками спишь, — он кивнул на изображенного на майке Тедди.

— Только с Паскалем, — призналась я. — Осликом, которого Макс вот-вот раздавит. Он у меня с трёх лет. Дедушка, папин папа подарил. Это он его так назвал. Мы даже когда отдыхать ездим, я его с собой беру. Потому что он без меня скучает. Все остальные нормально, а он грустит.

— Остальные?

Я показала на стеллаж с игрушками возле окна.

— Друзья мои.

Он вполне серьёзно оглядел игрушки.

— Правильно. Друзей не убирают в коробки не засовывают на антресоли.

Его одобрение прибавило уверенности:

— Я знаешь, что думаю? Что тот, кто с лёгкостью избавляется от старых вещей, также запросто поступает и с людьми.

— Какая глубокая мысль, — он изобразил удивление. — Так ты маленькая или взрослая?

— Хотела бы я сама знать.

— Извини, что так нагрянули. Страшно ломало тащиться куда-то на ночь глядя. Просто Макс собирался драпануть, а если ему взбрело это в голову, то я бы его не удержал.

— Куда драпануть?

— У него бзик. Чуть что не так — сразу бежать. Говорит, успокаивается. Но вообще, когда это происходит, он ничего не соображает.

— Ничего себе. Это болезнь такая?

— Это заскок такой. Три года уже. С тех пор, как он из детдома смотался.

Я посмотрела на Макса. Он лежал с закрытыми глазами на спине и ровно дышал. Я накрыла его пледом.

— Он не похож на детдомовца. Даже ты больше похож.

Артём добродушно рассмеялся:

— С чего вдруг?

— Раньше я считала, что они тихие и грустные, но, когда приехали со школьным спектаклем в детский дом, оказалось, что непосредственные и довольно веселые, только наглые немного и злые. Их воспитательница объяснила, что им приходится быть такими, чтобы выживать в агрессивной среде. Потому что у них, в отличие от нас, нет никого, кто бы их любил просто так. Вот они и соревнуются, пытаясь урвать кусочек внимания к собственной персоне и показать, что достойны этой любви.

— Тогда ты права. Макс действительно тихий и грустный.

— Почему же он сбежал? Его обижали? Издевались? Травили?

Симпатия к Максу усилилась многократно.

— Если тебе интересно, могу рассказать про него.

— Конечно, интересно.

— Тогда неси кофе.

Я побежала за новой чашкой, куда сыпанула столько кофе, чтобы уж точно пробрало, но Артём, сделав глоток, даже не поморщился. Устроившись рядом с ним на кухонной табуретке, чтобы не садиться на кровать и не будить Макса, я приготовилась слушать.

— Когда ему было пятнадцать, его мать умерла, а родственников и знакомых, желающих повесить себе на шею взрослого пацана, не нашлось. Так что прямиком отправили в детский дом, — начал Артём таинственно понизив голос, и я поняла, что он посмеивается над моим любопытством. — Сначала писал часто, типа: жив-здоров. Потом всё реже, вроде к обстановке привыкать начал. Спортом увлекся. Вдруг ни с того, ни с сего через пару месяцев присылает эсэмэс: «У меня проблема», перезваниваю — не подходит, на сообщения не отвечает. Я тогда в Англии учился. Звоню Кострову — это опекун мой, говорю: съездите, проверьте что там. А он, мол, далеко — Брянская область, все дела… Ну, я в тот же день купил билет и ночью улетел в Москву. Притащился к Кострову, их дом неподалёку от нашего, и с самого утра мы с его сыном Василием поехали на машине к Максу, а как приехали, выяснилось, что он сбежал и его уже вторые сутки ищут. Василий истерить начал, что ему в Москву возвращаться нужно, на работу и всё такое. Ну, я его послал и остался.

Артём замолчал, зачерпнул полную ложку мороженного, и, заметив мой выжидающий взгляд, протянул её мне. Пришлось съесть.

— Как чувствовал, что должен остаться, потому что через день Макс мне сам позвонил из какой-то деревни. Я вызвал такси, забрал его и сразу в Москву поехали. Спрашиваю: «Что случилось?» А он такой: «Не помню».

Так вот, после этого побега у него всё и началось. Нормально, нормально, а потом вступает. Раз так от стоматолога ушел прямо из кресла. А однажды в метро накрыло. Выскочил на первой попавшейся станции и втопил. Из кинотеатра может уйти и с лекции в институте.

— И как долго у него этот приступ длится?

— Пока не отвлечется от своего загруза.

Задумчиво глядя перед собой, Артём наклонил голову. Косая рваная чёлка закрыла половину лица и свет упал так, что я отчетливо поняла, что знаю его.

Когда-то давно, в далеком детстве мы гуляли вместе на детской площадке. Мне — четыре. Ему лет семь или восемь. Нам было неинтересно друг с другом. Каждый занимался своим, просто у его няни и моей мамы находилось много общих тем для разговоров.

Но я его всё равно запомнила по тому, как он сильно заикался и иногда с большим трудом произносил слова, тогда как я в свои четыре уже болтала без остановки. Помню, ещё говорила маме, что этот мальчик очень глупый, раз не может выговорить ни «качели», ни «сосиска». Мама строго шикала, а дома объясняла, что люди заикаются не от глупости.

А потом их семья куда-то уехала из нашего дома, и появился он только, когда я ходила в третий класс.