Вздымались бока то и дело.
С надеждой глядел он на всех.
И таял под ним ошалело
недавно постеленный снег.
Светлели небесные краски,
а мы опускали глаза.
И молча жалели о ласке,
предавшей хорошего пса.
Нарзанная галерея
Я никогда о том не пожалею:
поддерживая свой курортный сан,
паломники, мы ходим в галерею,
где властно не искусство,
а нарзан.
Покорные рабы часов урочных,
мы толпами стекаемся туда,
где под стеклом находится источник —
магическая добрая вода.
И у колонок, влагу подкачавших,
отвергнувшие сумрачность больниц,
мы приникаем к тонким клювам чашек,
как будто ртами кормим синих птиц.
Нарзан, нарзан, целительный и чистый,
пришедший из планетной глубины,
гордись, что рядовые и министры
перед твоим достоинством равны!
«Коли погода вас не подвела…»
Коли погода вас не подвела
и на гору взбираться не обуза,
увидеть можно с Малого Седла
сияющую царственность Эльбруса.
Великая двуглавая гора,
пред нею все никчемно и убого.
Она стоит, как трон из серебра,
воздвигнутый для призрачного бога.
Как тут не слышать шороха времен,
не чувствовать возвышенность момента,
когда за все века на этот трон
не родило и небо претендента?
Но мой сосед, наверное, не трус,
хоть непохожий на героя сказки,
однажды поднимался на Эльбрус
в обыкновенной альпинистской связке.
Он целый час был выше всех громад
и видел мир с сиятельной вершины.
А в будни он читает сопромат
и пиво пьет, как многие мужчины.
Речка Теберда
Между пиков по ущельям
мчится речка Теберда.
То угрозой, то весельем
дышит горная вода.
Мимо умных речка мчится,
мчится мимо дураков —
говорливая сестрица
молчаливых ледников.
Дураки туги на ухо.
Умным слышится в тиши,
как бормочет речка глухо:
— Эй, послушай, не спеши!
Не глуши мой голос песней,
сам послушай Теберду —
охраню от всех болезней,
отведу твою беду.
Я скакала по ступеням.
Но не зря, круглей луны,
вечным пеньем и терпеньем
обкатала валуны.
Ставь костер на перекате
и свари в котле шурпу —
и тебе той встречи хватит
на столетнюю судьбу!
Храм воздуха
Меня на Храм заносит постоянно
не круг друзей, не зов пустой тщеты,
не сытая уютность ресторана,
а притяженье горной чистоты.
На высоте торжественно, как в храме.
Какая даль! Какая тишина!
Недаром мы наедине с горами
себя познать стараемся до дна.
А горы, гордо заломив папахи
и сбросив бурки черные долой,
забыв о подхалимстве и о страхе,
молчат на равных с небом и землей.
Ах, горы, горы! Стоя перед вами,
легко понять, как мы невелики…
Но вот и мы становимся горами.
К нам на виски сползают ледники.
Не страшен больше зуммер комариный,
конфетность лести, тщетность суетни,
и как вершины смотрят на долины,
так мы глядим на прожитые дни.
Осенний тополь
Что ж ты, гордый тополь,
стал сухим и лысым
и на землю сыплешь
бурые листы?
Словно сжег поспешно
пачки давних писем
и воспоминаний
стал бояться ты.
Засвистит зимою
вьюга одичало.
Но тебе, мой тополь,
ни к чему тоска:
ты весною можешь
все начать сначала —
с самой первой почки,
с первого листка…
Кладбище альпинистов
Висят на соснах снежные мониста.
Оборвана тропа — конец пути.
Есть на Домбае лагерь альпинистов,
но им на восхожденье не уйти.
Их, чья судьба не очень знаменита,
кого бросал к вершинам не приказ,
вдавили в землю глыбы из гранита
и сосны скрыли тщательно от глаз.
Однако, тяжелее всякой тверди,
подобно несдвигаемой горе,
меж датами рождения и смерти
покоится короткое тире.
Обвала шум и грохот камнепада,
победного восторга сладкий миг —
нет, мертвым больше этого не надо,
теперь уже все это для живых.
У гор и перевалов нрав жестокий.
Вздымаются вершины, побелев.
Привинчены к граниту альпенштоки,
но есть на монументе барельеф:
металл передает лицо мужчины,
он вверх упрямо устремляет взгляд,
как будто снова
грозные вершины,
прекрасные вершины
предстоят!..
Посещение конезавода
Джигиты поводками
едва смиряют лють.
Не кони перед нами,
а золотая ртуть!
Весь воздух синий-синий.
Крутая мудрость гор
на совершенство линий
свой обращает взор.
А кони ловят шорох,
как вспыхнувший пожар -
стремительны, как порох,
и чутки, как радар!
Они косят глазами,
кусают мундштуки.
Ну, что за наказанье —
тройные поводки!
Им грустно жить в загоне
под скучный шум скребниц.
— Пустите! — просят кони.
И мы обгоним птиц.
И дикое веселье
дороги раздробит.
И гром землетрясенья
взлетит из-под копыт.
Боюсь, они готовы,
вдохнув простора в грудь,
вершины Алатоу
в прыжке перемахнуть!..