Эти голые черные сучья,
и корявая тяжесть стволов,
и сплетение веток паучье,
п холодная жесткость углов…
О, спасибо тебе за контрасты,
осень, так обнажившая пни!
Без тебя бы исчезли фантасты,
потускнели ярчайшие дни.
Обыкновенная листва
Обыкновенная листва,
она права, пока жива,
пока зеленая, как лето.
Ласкает глаз, и тень дает,
и обновляет кислород,
ста лет не требуя за это.
Обыкновенная листва
не знает дыма хвастовства,
не превращается в наседку.
Едва медовый летний зной
ее окрасит желтизной,
она не держится за ветку.
Шепнувши с шелестом «прощай»,
кружатся сотни рыжих стай —
и улетает с ними лето.
Обыкновенная листва!
Она жива, пока права
во имя будущего света.
Я, август…
Я, август, третий месяц лета,
пью синеву и солнце пью.
Я из плодов, зерна и света
материально состою.
Но тени туч грядущей бури,
птиц улетающих,— взгляни:
в моей зеленой шевелюре
уже запутались они.
Еще молюсь безмолвно зною,
но тает личная корысть.
И тюбик с темной желтизною
художник выдавил на кисть.
В моих богатствах нет излишка.
Приложим зрелости печать.
Настало время нам, сберкнижка,
все вклады вкладчикам вручать.
Что было в тягость — станет в благость.
Ах, вот и ты, свой круг верша,
на уходящий месяц август
похожей сделалась, душа!
Ты просишь: гнев смени на милость,
возникни вновь, любовь, пора,—
я все отдам, что накопилось
на ниве света и добра.
Тишина
Сколько щедрости и мягкости
под лучистой синевой!
Так бывает только в августе
после жатвы трудовой.
Ах, какие в листьях вытачки!
Паутинка на виду.
Тишина висит на ниточке,
словно яблоко в саду.
Обретают связь особую
краски неба и земли.
В зорком небе крылья пробуют
молодые журавли.
Праздник
Что я такое?
Чем я заслужил
большое право
чувствовать планету,
глядеть на звезды,
словно старожил,
тянуться к их
таинственному свету?
Кто дал мне в дар
осенний плач лелек
и мастером изваянную вазу?
Что значит эта должность —
человек,
с которой не снимают
по приказу?
Хвосты ракет
кладу на тетиву,
сквозь силу притяженья
пробиваюсь.
Я сомневаюсь —
значит я живу,
и в этом я ничуть
не сомневаюсь!
Земля колышет
грузный урожай.
Скорее, дождик,
радугой повисни!
Эй, отойди, бездельник!
Не мешай:
я праздную
короткий праздник
жизни.
Осень на Украине
Самосожжегся август — и природа
в задумчивости стала цвета меда.
Летит к ней паутинка па виски
да посинела кожица реки…
А вы, поля,— открытые ладони
моей родной кормилицы земли,
пусть легкое перо на вас уронит
журавлик, исчезающий вдали.
Поля, поля! Не ордами Батыя
распаханы — шла тракторная рать
Снимите ваши шляпы золотые,
подсолнухи,— вам лето провожать!
Низины по утрам еще в тумане
и ветер временами крут и зол.
Но неподвижно на степном кургане
сидит седой нахохленный орел.
Накормлены коровы, сыты кони.
И на веселых свадьбах впопыхах
выходят из забвения гармони,
морщины расправляя на мехах.
О праздники, рожденные любовью!
Хоть всюду ваша музыка слышна,
звучите вы всего как предисловье
к великой свадьбе поля и зерна.
Хлебная витрина
Месяц март, что за глупые шутки?
Тучи бродят в горах, как стада.
Беспрерывно четвертые сутки
с неба льется на землю вода.
Капли лупят то звонче, то глуше,
на асфальте пускаются в пляс.
Словно сто стеклодувов из лужи
пузыри выдувают для нас.
Дождь идет бесконечный и гулкий.
Незаметно улыбок нигде.
Лишь с витрины пшеничные булки
улыбаются падшей воде.
Сон в летнюю ночь
Я ночью засыпаю наспех,
устав от летнего огня.
Но Белый дом, как белый айсберг,
морозно дышит на меня.
Ворочаясь, таю обиду,
хочу согреться — нету сил,
как будто кто-то Антарктиду,
как холодильник, не закрыл.
Мне снова, снова, снова снится
щемящий сон былых пехот —
мохнатый иней на ресницах
и на губах застывший лед.
Снежинки пляшут на патронах.
В морозных лапах замер сад.
И только грузы груш нейтронных,
сорвавшись с веток, вниз скользят.
Тепло и тихо в ночи эти.
Не будь в претензии к врачам,
что даже маленькие дети
порою стонут по ночам.
Они еще не знают азбук,
но и на них, под грозный гул,
тот беспощадный белый айсберг
дыханьем гибели дохнул.
Ворона
На тихой сосне у балкона —
уже замечаю не год —
сварливая птица ворона
в своем королевстве живет.
Чернеет ворона так резко,
так солнце течет по крылу,
как будто для цвета и блеска
ее окунули в смолу.