— Ничего себе, — выдохнула она. — Это невероятно.
— Не знаю. Долго, si. Определенно… Вначале было тяжело привыкнуть. Мне понадобился целый месяц, чтобы просто правильно надеть штаны. Это стало причиной нескольких неловких моментов. Особенно, когда мне приходилось объяснять другим, почему даймоны исчезли, а мои штаны спущены до лодыжек. К сожалению, тогда у нас не было Гугла, чтобы глянуть примеры. Тяжелые, трудные времена.
Катери снова рассмеялась. Когда Кабеса опустил окружавшую его девятиметровой толщины стену, то оказался весьма забавным.
— Пока ты такой разговорчивый… Почему тебя называют Кабеса? Я обязана узнать.
Он сардонически усмехнулся.
— Я всем говорю, что это из-за голов, собранных мной в бою.
— Но это же не так?
Он покачал головой. Его накрыло саваном глубокой и темной печали. Несколько секунд он сидел молча.
— Когда я был мальчиком десяти лет… моего старшего брата убил отец Чаку. Это были скверные времена для Тикаля. Королевство змей совершало на нас постоянные набеги. Одной из таких атак подверглась группа детей, многих ранили. Мой старший брат остался, отведя огонь на себя, чтобы остальные могли убежать. Они вернулись, но ценой их безопасности стала жизнь моего брата. Ему едва исполнилось пятнадцать, он не смог долго продержаться против целого отряда опытных воинов. Эти ублюдки отрезали ему голову и играли ею как мячом. Когда мать узнала, то весть разбила ей сердце. Она сказала, что каждый раз, когда они играют головой ее ребенка, будто убивают его раз за разом. Я не мог вынести ее несчастного вида, поэтому потихоньку пробрался в их столицу и нашел голову брата, а потом принес ее нашей матери, чтобы она снова могла спать.
Катери прижала руку к сердцу, а на глаза навернулись слезы.
— Это такая трагедия для тебя. Мне так жаль.
Кабеса пожал плечами.
— Паршиво, si. Но еще хуже для моей матери. Я потерял брата. А она сына… гораздо хуже. — Он откашлялся. — Мой дядя был немного loco[54]. Он назвал меня Головой, чтобы отпраздновать мою храбрость и преданность. А также напомнить мне и другим, что самое большое благородство в мире — жить не ради себя, а идти на риск ради тех, кого мы любим. Он говорил, что мужчина не тот, кто отнимает или убивает. Главное не доказать свою значимость или умение соблазнить женщину. Самое важное, что ты готов отдать свою жизнь лишь бы не видеть, как твою семью унижают или заставляют плакать.
— Он был прав.
— Это так, и по сей день в честь него я сохранил это прозвище.
— И наверняка со своей семьей ты придерживаешься его взглядов.
Он отвел глаза, но она успела уловить мелькнувший в них стыд. Катери уже хотела спросить его об этом, но передумала. Что бы ни произошло в прошлом, оно по сей день глубоко ранит Кабесу. И она порадовалась, что ее силы не раскрыли его секретов. Поскольку, если это задевает мужчину, который в десятилетнем возрасте отправился во вражеский город за головой брата… это наверняка что-то ужасное.
И некоторые воспоминания поистине кошмарны, чтобы ими делиться.
— Думаю, мне следует пойти проверить Рэна.
Кабеса кивнул, но не проронил ни слова.
Помедлив у двери, Катери развернулась и посмотрела на Кабесу. Он снял с мизинца кольцо и стал задумчиво его гладить. Стоило Кабесе это сделать, как перед Катери возник образ красавицы. Крошечной и аппетитной. Катери не знала, кто эта женщина, но оставила Кабесу наедине с его воспоминаниями, а сама направилась по коридору в спальню Рэна.
Он по-прежнему дремал. Переживая за него, Катери села на кровать и прижала ладонь к его лбу, проверяя температуру. Стоило ей прикоснуться к нему, как Рэн распахнул все еще синие глаза, а потом нахмурился.
— Как я здесь очутился?
— А ты не помнишь?
Он стал копаться в воспоминаниях. Вспомнил Ветер-провидицу, а потом… ничего.
— На нас напали. Это последнее, что я помню.
— А как набросился на бога и выпил его кровь?
Рэн вздрогнул.
— Скажи, что я этого не делал.
Она печально кивнула.
Рэну стало дурно, пока он мысленно проклинал себя. Вот и реакция на кровь сверхъестественного существа. Отвратительное смертоносное послевкусие и ужасное несварение желудка.
— Какой из богов?
— Блин… как его назвал Кабеса? Он еще муж богини самоубийства.
«Ох, все хуже некуда».
— Ками?
— Точно!
Рэн стиснул зубы.
— Ну, по крайней мере, я теперь еще долго не буду заикаться.