В нашей структуре бреются ежедневно все чины, от рядового до подполковника. Это дисциплинирует и снижает эпидемиологическую опасность. Эпидемоопасность среди кадровых военных на порядок выше, чем у гражданских. В мирное время от военных вообще больше вреда, чем пользы. В мирное время армия находится на иждивении общества, как великовозрастный тунеядец, сидящий на шее матери. Кадровый вояка, лишенный воображаемого противника и связанного с ним чувства опасности, разлагается и деморализуется с чудовищной скоростью, теряет бойцовские качества, становясь источником инфекции, агрессии и угрозы. Чтобы солдат не превратился в животное, его необходимо изнурять непосильными марш-бросками и строевой подготовкой.
Последнее не относится к элитным войскам. Любая элита сильна за счет чувства собственного превосходства над прочими. Самомнение элиты поддерживается за счет поблажек и льгот, игнорирования законов и правил, принятых в обществе. Поэтому «скунсы» и «выдры» имеют жилплощадь в городе. А воины спецподразделения «БОБР» расквартированы за «кольцевой», в Колтушах, под Металлостроем, на станции Броневая — на всех стратегически важных, но не престижных для проживания направлениях. Чувствовать себя людьми «бобрам» помогают телевизоры, встроенные в стены казарм, жирная холестериновая еда, неограниченное количество боеприпасов и ночные самоходы по деревням, как местная разновидность секс-джогинга. За «кольцевую» «бобрам» самостоятельно проникать запрещено, разве на экскурсии в «БДТ» или «Эрмитаж», хотя я о таких не слыхал. «Бобры» не отягощают свои крепкие головы представлениями о культуре и потому не знакомы с понятием нравственного тупика. Долгие рассуждения приводят «бобров» в замешательство. Смерти они не боятся, многие из них даже не осознают факта своего бытия. Ограничение свободы перемещения и ряда других свобод сполна компенсируется правом носить оружие, камуфлированную одежду и подкованные ботинки.
Желающих вступить в отряды «родин» с каждым годом становится больше, при том что население страны сокращается. Чем меньше население страны — тем больше оно нуждается в сохранности и охране. Популяция вооруженных людей сократится путем естественного отбора, когда одна из «родин» поглотит все остальные.
В свое время у чиновников «родин» появилась мода рядиться в камуфляж и возить с собой спецотряды для защиты чести и достоинств, которыми оно (чиновничество) по определению не обладало. Мода сошла на нет после ряда крупных боестолкновений в клубах и ресторанах. Источниками конфликтов служили водка, деньги, шлюхи и нечестный, с точки зрения потерпевшей стороны, их дележ. В результате разборок обычно страдали не рядовые бойцы, а люди зажиточные и покладистые. Неискушенные в жизни высшего света, солдаты принимали за шлюх жен и подружек уважаемых и почтенных персон. Не обладая должной тонкостью восприятия, солдаты не отличали гомосеков от педерастов и часто колотили тех самых уважаемых и почтенных персон. Количество и качество физического ущерба VIP-лицам позволило их носителям на некоторое время забыть о противоречиях естественных монополий. Тихой безлунной ночью уполномоченные представители тех «родин», интересы и бизнес которых так или иначе проходили через Санкт-Петербург, встретились в рощице, примыкающей к Южному кладбищу, где пришли к соглашению о демилитаризации центра города…
В общем, бриться я не стал. И причесываться. Я не конторский клерк и не «всегда пожалуйста», чтобы ходить прилизанным. Я не стал завтракать. Это мещанство — завтракать в пять часов дня. Я выпил два стакана ледяной воды с витаминами и пошел одеваться. Небрежность лица (переходящую в пренебрежительность к уголкам губ) я компенсировал черной, как космос, тройкой и черным шелковым галстуком в косую серебряную полосу. Я не покупал вещей в магазинах и на распродажах, у меня был свой портной, человек старой закалки, с чувством цвета и формы и естественной, но редкой для его профессии ориентацией. В довершение сборов я уложил в карманы тонкий, почти пустой кошелек, простенький сотовый и прозрачный пакетик с ватными шариками.
Вася ждал у входа, топтался возле заведенной машины, изо рта у него валил пар, а рожа была в красных пятнах.
— Здравия желаю, Виктор Владимирович! — громко поздоровался он, по-собачьи наклоняя голову, одновременно радуясь, стыдясь и раскаиваясь.
— Привет. Нажрался вчера?
— Никак нет. За хоккеем выпил немного, — Василий любил, когда я с ним говорю по-простому, размякал, переставал бояться, терял дистанцию и становился откровенным. — Во втором периоде разволновался и переборщил чуть. Все-таки чемпионат мира.
— Наши?
— Просрали. Засудили канадцы, суки.
— Время придет, разберемся.
— Вы уж не забудьте, Виктор Владимирович.
— Не забуду. Давай к Белозерским-Белосельским, к Быдлиным то бишь. На бал.
Вася увлеченно рулил, посасывая «Антиполицай», я же мысленно вернулся на подводную лодку Косберга. Это место помогало сосредоточиться. Стоило только воспроизвести внутренности субмарины в мельчайших деталях…
Косберг подошел к одной из многочисленных наглухо задраенных дверей и приник глазом к едва заметному углублению. Несколько мгновений он осторожно и внимательно разглядывал что-то, а затем поманил меня длинным костистым пальцем.
— Смотри, Витя, смотри, — сказал он, даже не пытаясь скрыть охватившего его возбуждения.
Углубление в двери оказалось «глазком» с встроенной оптикой, увеличивающей угол обзора. Там, внутри, были девушки. Группа одинаковых девушек в синих косынках и ситцевых платьях в горошек. Серенькие, полупрозрачные, высушенные от недостатка света и воздуха, они казались мне, мужчине, лишенному женского общества, образцами непривлекательности. Девушки сидели плотно и вышивали на кроваво-красной шелковой шторе золотые звезды, серпы и молоты. По движению их бледных губ, по заломам бровей, трепетанью ресниц я догадался, что они поют песню.
— Это ткачихи? — спросил я у каперанга.
— Они.
— Что они делают?
— Они поют.
— Они поют грустную песню, Косберг. Я не слышу слов, но готов разрыдаться.
— Я тоже, Виктор, я тоже. Народные песни — самые грустные. Народу всегда хуже всех. Простому народу.
— Почему тогда вы не отпустите их, каперанг?
— Поверь, на воле их ждет худшая участь. Чтобы они не пропали совсем, их нужно подготовить к воле. Как и тебя.
— Зачем вы заставляете девушек шить этот флаг? Это бессмысленное занятие.
— Я тренирую их, Виктор. Я формирую их взгляды. Я готовлю ткачих к богатству и власти. Но прежде чем научиться повелевать, они должны пройти унижение работой.
— Не понял.
— Ну, в жизни все должны пройти через унижение, чтобы сломаться или закалиться. Другого нам не дано. Ты вот прошел через унижение работой на складе и через алкоголь. А в запертом трюме ты унижал себя жалостью, понимаешь?
— А ткачихи при чем? Вы им тоже меня через «глазок» показывали?
— Показывал. Девушки должны знать, с какими людьми им не стоит связываться ни в коем случае.
— Спасибо.
— Тебе спасибо, они многое поняли.
— Ну, а богатство, власть? Как ткачихи могут добиться власти?
— Ткачихи не могут. Но мои девушки сумеют после правильной подготовки, — Косберг замялся. — Треть из них, по крайней мере. Остальных придется отправить обратно на фабрики и вокзалы. Я их тренирую, но не все могут пройти отбор проб.
— Вы что, всех их прете?
— Как грубо, Виктор, — Косберг нахмурился. — Здесь нет места пошлости. Я подвожу девушек к пониманию, что секс это не бл…во, а разновидность кун-фу.
Мне стало скверно от зависти, поэтому я сделал вид, что возмущен.
Косбергу не было дела до моих эмоций, он увлеченно продолжил:
— Высшее проявление кун-фу, когда управление миром происходит через сокращение влагалища. С этого места буду подробней. Слушай внимательно, вопросы потом. Итак. Мужчины, лишенные общей созидательной цели, становятся честолюбивы, жадны, низки и подлы. Они делаются безумными и безудержными, они стремятся к деньгам и власти. Потому что деньги и власть в мире, лишенном цели, заменяют собой все остальное. Кроме женщин! Понимаешь, Виктор? Вот в чем их прокол. Оказавшись на вершине, мужчины осознают свое истинное ничтожество и начинают судорожно искать женщину. Сначала им кажется, что власть и деньги автоматически дают право на обладание слабым полом. Теми женщинами, которые интересуют их — молодыми, длинноногими, с точеными крепкими жопами. И судьба предоставляет им такую возможность, но… тут как в пословице: «Всяка бл-дь дает, но не всяка берет». Вскоре возможность владения женщинами за деньги сменяется желанием подчинения. У богатого мужика здесь есть только две возможности: обратиться в мужеложство или найти себе госпожу. Заметь, что так происходит в природе — самки выбирают себе самцов. Вот здесь и появляются мои девушки. Ибо я создаю из них самок, дерзких, сильных, стройных, с правильными пропорциями. Да они и без моей помощи такие, заметь, не от диеты и тренажеров, а от работы и голода. В мою задачу входит всего-то отмыть их, купить косметики и показать, как следует пробираться к богатству и власти через эрогенные зоны. Моим девушкам не нужно будет добиваться мужчин. Это мужчины будут добиваться их. А они в это время будут управлять мужчинами, использовать их власть, тратить их золото. Я же буду управлять их вагинами, то есть управлять движущей силой общества.