— А я здесь при чем?
— Очень просто. Я буду наблюдать за тобой, Виктор.
— Почему я, почему не ткачихи?
— Ну, ты даешь, ей-богу. Даже объяснять не подумаю.
— Гендерный признак?
— Что? Виктор, не стоит умничать, береги кислород. Я пытаюсь воспроизвести ситуацию до мельчайших подробностей. Поэтому твой кислород обязательно должен закончиться. Но не бойся, я рядом и ткачихи поблизости. Я тогда в батискафе и мечтать о таком не мог.
— Нет!..
— Да, Виктор, да. И еще: раз ты у нас «слухач», мы попробуем развить эту твою способность до максимально возможного уровня. Ты будешь медленно умирать и слушать записи разговоров. Самые разные записи. Самых разных людей. Я пущу воздух в каюту, только когда пойму, что ты научился определять суть людей, суть их мыслей, их прошлое, их будущее по голосам.
— Я не смогу.
— Тогда, в батискафе, я тоже так думал. А теперь весь мир у меня как под лупой и каждый человек, на которого я смотрю. Считай, его мозги у меня на ладони разложены, как у нейрохирурга. Меня иногда тошнит от всезнания, от ясности. Но если бы не та экстремальная ситуация, быть бы мне всю жизнь простым мичманом-дураком.
— А если я погибну?
— Ты станешь океаном, а океан станет тобой. Вот и все…
И он опять оставил меня одного в темноте «одиночки».
Я нащупал гамак и лег в твердой решимости выжить и победить. Стараясь дышать редко и глубоко, чтоб сэкономить воздух, я терпеливо ждал, когда начнут крутить пленки с голосами. Но время шло, а тишина так и оставалась тишиной. Неужели Косберг забыл дать команду? Неужели он меня обманул? Может быть, он не капитан, а маньяк?
Мысль о возможном обмане стала вдруг доминантной, и я стал задыхаться…
Теперь я уверен, что у удушья не было физических причин, это был результат самовнушения. Но тогда мне не хватало воздуха, чтобы размышлять, меня покидало сознание. Уже перед самым отрубом какие-то голоса все-таки пошли, пошли прямо сквозь стены, но я не смог за них зацепиться. Какая-то неведомая сила, как во время побега Маши с Керимом, потащила меня наверх. Я опять увидел под собой город, людей и дерьмо, плывущее по Неве. И мне показалось, что я слышу их мысли…
Я очнулся от толчков и вибраций. Это Косберг колотил меня ладонями по щеке. Заметив, что я открыл глаза, он прекратил экзекуцию и протянул мне носовой платок в крупную клетку. Я вытер слюни с лица и огляделся.
Мы сидели на скамейке напротив пруда в Ботаническом саду. Было светло. Вокруг ни души. Сырой ветер осторожно шелестел мятыми осенними листьями.
— Все кончено? — спросил я.
— Да, — он откинулся на скамейке и с видимым облегчением вздохнул.
Я прислушался к его мыслям, но ничего не услышал.
— Из меня ничего не вышло? — выронил я с испугом.
— Наоборот, Виктор, наоборот, — каперанг улыбнулся. — Из тебя вышло все. Все говно до последней корпускулы. Пора приступать к работе…
Глава 19. ЭВОЛЮЦИЯ МАСС
В годы учебы мне трудно было заподозрить Косберга в знании психологии, я считал его вырождающимся представителем подводной флоры. Теперь, спустя годы, сидя на скамейке в Ботаническом саду, я старательно запоминал каждое его слово.
— Чтобы понять, на что ты способен, — продолжил Косберг, — тебе предстоит пройти небольшую обкатку. Считай это задание учебным боем.
— Военно-морским? — спросил я.
— Ну, зачем же военно-морским? Морской бой штука сложная, это высшая техника боя. Первые тренировки лучше проводить с сухопутными лохами. Это не должны быть маргиналы и люди творческие, их сложно просчитывать, они ненормальные. Представители рабочего класса тоже не годятся. Во-первых, такого класса больше не существует, во-вторых, устойчивые, пусть и чужие, мысли о водке, которые всюду преследуют современных рабочих, могут вернуть тебя в прежнее полуживотное состояние. Военных и служивых людей трогать не рекомендую. Они не сумели защитить государство, которому присягали, и переполнены комплексом вины. По себе знаю: ничто так не разрушает боевой дух армии как комплекс вины. Они же этого еще не осознали, но уже подсознали, и поэтому начинают вести себя агрессивно, пытаются переложить свою вину на других. Им нужно найти виноватых. И я бы не хотел, чтобы виноватым оказался ты. Рекомендую выбрать предпринимателей, или, как их по-прежнему называют — кооператоров. Они забавные. Они не знают, кто они, и не пытаются понять сами себя. Еще не капиталисты, но уже не пролетариат. Сделай это за них. Разбери их по косточкам, поковыряй.
— Я попробую.
— Нет, Виктор, пробовать некогда, — Косберг встал, его взгляд был направлен куда-то поверх верхушек деревьев. — Они улетают.
— Кто? — спросил я.
Косберг молчал. Тогда я направил взгляд вверх и увидел черные точки птиц в сером небе.
— Пробовать больше некогда. Или они улетят, убегут, уползут отсюда все. Птицы, мозги, молодые девичьи жопы. Родина опустеет, — Косберг положил мне руку на плечо. — Проснись, Виктор. Ты наблюдаешь конец истории. Просто наблюдаешь, как будто это фильм по телевизору. А это не фильм — это реальность, и ты не простой наблюдатель, ты — участник. И я участник, только высшего ранга, поэтому я ставлю задачу. А ты выполняешь. Согласен?
— Согласен.
— Тогда начинай. Начинай не медля! — Косберг протянул мне конверт. — Здесь денежное довольствие на три банковских дня. Хватит, чтоб снять жилье у какой-нибудь пенсионерки. И еще на одежду.
— А во что мне одеться?
— Ну, Виктор, одежду джентльмен выбирает сам. А вообще, для максимального взаимодействия со средой ты должен ей максимальным образом соответствовать. То есть следует выбрать те же вещи, какие предпочитает носить среднестатистический кооператор.
— А потом?
— А потом можешь носить все, что тебе будет угодно, кроме дамских подштанников.
— Я имел в виду, что делать дальше.
— Далее следует правильно выбрать место для контроля и наблюдения. Это может быть возвышенность, может быть низменность, может быть обычный стул в рюмочной, может быть кресло премьер-министра — все зависит от того, чего ты хочешь добиться. Но ты и сам это знаешь. Ты же сам мне об этом рассказывал. Помнишь про место на складе, где ты был заметен и ничего при этом не делал?
— Помню, но не так чтобы отчетливо… — я смутился и почесал нос, то поведение теперь мне казалось преисполненным нарциссизма.
— Это ничего, Виктор. Каждый в юности немного похож на павлина, — подбодрил Косберг, уловив ход моих мыслей. — Не волнуйся, но помни: времени нет. Вернемся же к месту. В отличие от склада, где тебе суждено было быть на виду, здесь, наоборот, тебе придется быть незаметным, жадно впитывать информацию, не вмешиваясь в ход вещей. Ты должен уподобиться неодушевленной качественно сделанной вещи. Тампаксу, например. Понял?
— Это аллегория?
— В данном случае это образ.
— Образ мне понятен. Мне непонятно все остальное. Мне непонятно, что именно нужно у них узнать? Непонятно, как вы поймете, что я начал разбираться в мозгах кооператоров? И как это пойму я сам?
— С этим все просто, Виктор. Деньги! Деньги скажут все за тебя.
— Какие деньги? — я растерялся.
— Любая конвертируемая валюта, — пояснил он, как ни в чем не бывало.
— Извините меня, капитан, — я попробовал объяснить смущение. — Но я ожидал услышать о категориях нематериальных.
— Виктор, стыдно! Разве можно рассуждать в нематериальных категориях о материальных вещах? Мы с тобой материальны. И кооператоры материальны. А деньги материальнее всех нас вместе взятых. Это общий, можно сказать, единственный эквивалент в отсутствии сильного государства. Поэтому он и будет определять степень твоего понимания.
— Но…
— Молчи, Виктор, молчи. Все, что ты сейчас собираешься мне сказать, только ослабит тебя как бойца. А мне нужны бойцы. Мне не нужны тряпки. Поэтому сожми зубы и молчи, даже если дрожишь от страха. Деньги, Виктор, нужны нам, чтобы преодолеть смуту и разброд вокруг нас, чтобы вылепить из дурно пахнущей, лишенной сознания человеческой глины крепкую основу будущего государства. Когда же мы создадим сильное государство, я верну тебе эти деньги обратно. Впрочем, они тогда тебе самому станут уже не нужны. Деньги отомрут за ненадобностью… Все на этом! Ступай, Виктор, ступай! Большего я тебе объяснить не могу. Сам не знаю, только иной раз предчувствую. А предчувствие — это такая штука, что лучше в него не верить.