Выбрать главу

Во дворе дорожка, ведущая к дому из красного кирпича, тоже тщательно прометена, а вот в других местах снега навалено по колено. Гольц, видимо, особо не следил за порядком, разъезжая по своим делам. Из хозяйственных построек только гараж на две машины, да вдали притулилась баня, срубленная из толстых бревен.

— Сахар, Малыш — проверить баню, — негромко бросил Никита, и двое бойцов, прикрываясь стеной дома, стали продвигаться к постройке, не забывая контролировать двор, что было не так трудно. Кроме небольших насаждений вишни и малины здесь ничего не росло, и все пространство просматривалось на отлично.

Но Никите что-то все равно не нравилось. Поселилась тревога в глубине души, грызла мелкими зубами, отщипывала кусочки, а не давала возможности понять, чего нужно опасаться. Тем временем оставшиеся бойцы, прикрывая его, уже добрались до невысокого крыльца, держа на прицеле короткоствольных штурмовых автоматов окна дома, отражающих блики восходящего солнца.

— Тихо! — последовал доклад Слона, идущего первым вместе с Активом.

Еще бы не тихо. Метки людей, находившихся в помещении, не выглядели, как бы это мягко сказать, живыми. Аурный контур просматривался, но цельность его казалась сомнительной.

— Дверь открыта, — тихо произнес Слон. — Актив, заходим медленно. Хозяин, замри.

Здесь он был в своей стихии, и даже голос стал другим, более жестким, требовательным. Никита не посмел усомниться в его профессионализме. Зачем ронять достоинство проверенного и верного бойца в глазах товарищами? Пусть действует так, как его учили, зарабатывает авторитет.

Следом за Слоном и Активом зашли еще двое парней, а Никиту взяли под охрану вернувшиеся Сахар и Малыш. Парни спокойно доложили, что баня абсолютна пуста, холодна, в бочках даже воды нет.

Время шло, отчитывая секунды и минуты, а внутреннее напряжение все росло и росло. Устав ждать, Никита плюнул на все и только собрался перешагнуть порог дома, появился Слон.

— Хозяин, тебе надо посмотреть на это, — сказал он таким тоном, что стало ясно: Гольца или нет в доме, или на белом свете.

Сразу от входных дверей начиналась просторная комната, совмещавшая в себе и столовую и зал. Добротный гостиный гарнитур темно-вишневого цвета, мягкая кожаная мебель вокруг огромной панели телевизора, барная стойка, за которой на зеркальных полках стоит батарея бутылок разного калибра, кухонный гарнитур, обеденный стол на пять-шесть персон, заставленный кружками и тарелками. Остатки трапезы в виде засохших кусков колбасы, старого салата и грязных тарелок говорили о том, что хозяин полностью игнорировал уборку стола еще вчера или даже позавчера.

В кресле полулежал мужчина в сером свитере, свесив руки с подлокотников. На его груди расплылось кровавое пятно. С правой стороны на полу упавший пистолет. Второй убитый валялся на полу возле плотно закрытой двери. Половина черепа снесена, бурая застывшая масса с кровью желеобразной лужей растеклась возле головы.

Актив присел над ней, бесстрашно макнул пальцем, поднес его к носу. Повернув голову, сказал, не вставая:

— Убиты не так давно. Может ночью, но часа три-четыре точно уже мертвы.

— Проверьте комнату, — кивнул Никита, зябко поведя плечами. Среди этих убитых Гольца не было. — Там должна быть спальня.

Слон толкнул дверь, Сахар и Малыш ворвались внутрь, распределяя между собой пространство комнаты.

— Чисто! Здесь тоже труп! — нелогично крикнул Малыш.

— Ну вот и свиделись, — пробормотал Никита, заходя в просторную спальню, большую часть которой занимала широкая кровать. На ней и валялся Гольц, умиротворенно раскинувшись в виде креста.

Да, это был тот самый Ефим Гольц, советник князя Шереметева по тайным финансовым операциям, вероятно, приложивший руку к убийству сотрудника Торговой Корпорации в Новохолмогорске, и косвенно причастный к нападению на баронесс Назаровых. Сорокалетний черноволосый мужчина с характерной вытянутой формой головы и удлиненным овалом лица, на котором выделялся нос-капля с широким кончиком, со свисающими с висков прядками волос, грозившими перерасти в бакенбарды, явно принадлежал к той части народа, которая очень хорошо ладила с деньгами, драгоценностями и музыкой.

«Вот почему князь Шереметев держал Гольца подальше от Петербурга, — только сейчас встал недостающий кусочек картины в голове Никиты. — Русскому аристократу немыслимо держать в ближнем кругу советников еврея, пусть даже ашкеназа. Гольц, судя по его долголетней финансовой практике, был ценным кадром в клановой системе Рода, и занимался вещами, которые претили большинству слуг. А то, что он ашкеназ, увеличивало возможности Шереметева за рубежом. Покойный, вероятно, умело заводил нужные знакомства в Европе с теми людьми, у которых было желание заниматься серьезными делами в России. Но в приоритете у него стояли связи с банковскими структурами. Принцип «ты мне — я тебе» действовал безотказно. И кто знает, не оказалась ли папская инквизиция среди таких знакомых?»