Сегодня он тоже избегал смотреть на её шею, хотя шрам был хорошо скрыт. Вместо этого брат разглядывал Изабеллу тем взглядом, который она ненавидела: как будто он пытался оценить поведение своенравного животного.
— Вскоре дело с чудовищем будет решено, ещё через год – это только страшилка, и твои шрамы так хорошо заживут, что никто об этом и не спросит. Но в настоящий момент эта тема слишком щекотливая, чем мы могли бы испортить это для нас с де Морангьез. Так ты обещаешь мне быть д’Апхер, которой гордилась бы наша мать?
— Только если ты пообещаешь мне, что не примешь ошибочное решение!
Мягко, но решительно мужчина снова положил ей руки на плечи и поцеловал в лоб.
— У меня нет причин для этого, — сказал он так любезно, что любая другая угроза не была слышна в его голосе. — До тех пор, пока твоё поведение не заставит меня это сделать.
«Я обманываю себя», — подумала она. — «Мы никогда не будем говорить на одном языке». Страх быть пойманной в ловушку, был похож на чувство удушья. Но потом она вспомнила, что отец говорил ей, когда она унывала: «Безысходности нет, моя красавица. Только окольные дороги, которые нужно находить».
Изабелла отступила назад и опустила взгляд на свои руки. Её правый указательный палец был всё ещё чёрным от угля, как привет от Томаса. «Он снова будет в Ле Бессет. И если я буду там, то смогу лично попросить мадам де Морангьез, чтобы она замолвила слово за мужчин Хастель».
— Возможно, ты прав, Жан-Жозеф, — сказала она примирительно. — Я проведу время с Эриком. А завтра я бы хотела поехать с вами верхом на охоту. После этого я на несколько дней остановлюсь у мадам де Морангьез.
Ей снова удалось озадачить Жан-Жозефа.
— Ты хочешь назад в Ле Бессет? Почему?
— Это лучшая возможность рассеять слухи. Если люди снова увидят меня здоровой и бодрой – и даже на охоте – больше никто не будет сплетничать о том, что я была больна.
Жан-Жозеф прикусил нижнюю губу. Этот аргумент показался ему убедительным. Но потом он покачал головой.
— Это слишком опасно. В этой местности всё ещё бушует бестия.
— Где бы мне было безопаснее, чем в компании вас обоих? И наш отец брал меня с собой на каждую такую опасную охоту. Я стреляю лучше, чем многие охотники, — и хотя девушка снова слышала шёпот Каухемара в своей голове, она подняла подбородок и уверенно улыбнулась. — Не забывай, Жан-Жозеф: мы, д’Апхер, не прячемся! Мы смелые и стойкие перед своими кошмарами.
***
Раньше Томас смеялся над ревнивыми людьми, но с прошлой ночи он знал, что смешного здесь было мало. Вчера Изабелла его просто не замечала, вместо этого он представлял себе, что её глаза смотрели только на Эрика. Она гуляла с ним в саду, пока Томас проигрывал в каждом раунде в шахматы д’Апхеру. «Соберись», — сказал он себе. — «Она только игнорирует тебя, потому что Эрик – ищейка и мы могли бы себя выдать». Но все же даже цвет одежды Изабеллы – нежный голубой цвет незабудки – казался ему насмешливым приветствием. Но от этого стало ещё хуже: в эту третью ночь Томас напрасно дожидался рассвета в каморке. И когда он, дрожа от усталости, пришёл со своей папкой для рисунков с салон, лакей сказал ему, что д’Апхер просто отправились на охоту.
Томас явно имел тенденцию к самоистязанию, потому что когда он вошёл во двор, то чувствовал себя почти униженным взглядом Изабеллы. Она никогда ещё не была больше графиней, чем сейчас. Изабелла была одета в рыжую охотничью куртку и такую же красную шляпу. Шарф, соответствующий её белым перчаткам, окутывал щёки и шею.
Естественно, она не обращала внимания на Томаса. Вместо этого Изабелла болтала с де Морангьезом и двумя другими охотниками. Её белая кобыла стояла во дворе оседланная, и по какой-то причине Томас чувствовал себя из-за этого обкраденным вдвойне.
Теперь даже д’Апхер вышел во двор. Перспектива быть вовлечённым в разговор с Эриком, заставила Томаса отступить, и он вошёл в конюшню. Там стояла верховая лошадь, которую граф предоставил ему в распоряжение на время оставшегося пребывания: обычно выглядящий вороной, который прижимал уши и прыгнул на Томаса.
«По крайней мере, я сегодня ещё встречу Адриена», — подумал он. Слуга, как он узнал, остался в замке Бессет и заботился о новых охотничьих собаках из Версаля.
Смех Изабеллы звучал эхом со двора, и Томас снова получил укол, когда Эрик ответил.
«Они считай, что обручены», — это рассказал ему Адриен. В последние дни Томас никогда не решался затрагивать эту тему, но теперь эта истина ударила его сильнее. Он положил папку на ленчик седла (прим.пер.: часть седла, которое держит седло на спине лошади и сохраняет просвет между ними) и потёр усталые глаза. «Что ты вообразил? Где это должно закончиться?»
Томас взглянул вверх только когда услышал шелест соломы под ногами конюха. Он хотел снова потянуться за своей папкой, когда две руки обняли его за шею. Запах Изабеллы окутал его.
Томас наткнулся на ленчик седла, потом почувствовал прохладные мягкие губы на своих – её поцелуй был бурным и задыхающимся. Хотя это было неразумно и опасно, он не мог сделать ничего другого, только притянуть Изабеллу к себе и ответить на поцелуй со всей страстью.
Через несколько секунд – или вечность – она поспешно оторвалась от него. Быстрым движением Изабелла достала мундштучное оголовье (прим.пер.: оголовье – основная часть конского снаряжения, надеваемая на голову лошади и позволяющая управлять ею; то же, что узда) из своего рукава.
— Мой талисман, — шепнула она и подмигнула ему. — Я забыла его в конюшне. Без него я никогда не езжу на верховую охоту.
С этими словами Изабелла сунула ему в руку листок и вышла. Он растерянно смотрел ей вслед, пока на его губах ещё горел поцелуй, и сердце неистово билось. Только когда стих стук копыт, юноша прочитал сообщение.
«Завтра ночью в библиотеке замка Бессет! И не забывай самое главное слово на моем языке – «s’enamorar» – влюбиться».
Томас никогда бы не подумал, что отчаяние и счастье могут так тесно сплетаться друг с другом. Некоторое время он просто ошеломлённо стоял, счастливо улыбаясь как дурак, потом наклонился, чтобы поднять свою папку. Она соскользнула с седла, листья выпали из неё и лежали рассыпанными на соломе и пальто. Дрожащими руками Томас их подобрал и хотел снова рассортировать, когда в глаза ему бросились два портрета. Они лежали бок о бок, хотя и не подходили друг другу. Снова и снова он переводил взгляд с одного на другой, и кровь отлила от его лица, когда неожиданно перед ним открылась тайна Изабеллы и Каухемара.
Глава 26
ГЛАЗ ВОЛКА
Томас прибыл в Ла-Бессер-Сен-Мари под вечер. Он никогда не был таким нервным, как сейчас, когда направлял жеребца к церкви. Оттуда вышла безмолвная процессия, окаменевшие лица выглядели пепельно-серыми даже на сентябрьском солнце. С лошади Томас мог смотреть на кладбище над головами деревенских жителей. В середине каменных и деревянных крестов громоздился свежий вал из каменистой земли – новая могила. Томас так резко осадил животное, что лошадь высоко вскинула голову. «Это не может быть бестия, я бы об этом узнал». Он спрыгнул с седла и потянул лошадь, которая пошла рысью, к пастору.
— Умер больной мельник?
Священник подавленно качал головой:
— Это Мари Хастель.
Томас только лишь почувствовал, как ситуация ускользает из его рук. «Боже, пожалуйста, нет!» Люди остановились и пристально смотрели на него. На глаза юноши навернулись слёзы, и в нём пронзительно звучал голос: «Меня там не было!»
— Бестия? — пробормотал он.
Несколько человек перекрестились.
— Нет, нет, — старый крестьянин подошёл к Томасу и положил свою руку ему на плечо. — Это был несчастный случай.
— Что? Как это произошло? — закричал Томас.
— Ну, на самом деле, девушка ни свет, ни заря ушла из дома, вероятно, потому что дворняжка убежала. Некоторые люди слышали, как та лаяла. Мари повязала ей верёвку вокруг ошейника. Ну, потом она, должно быть, поскользнулась на склоне и потянула пса за собой на глубину. Он лежал со сломанной шеей рядом с промоиной. И Мари сама свалилась и ударилась головой о камень, и, вероятно, была без сознания. Утонула и погибла, бедная. Позор, сколько несчастий у семьи Хастель.