— Всё же граф обещал, что позаботится о Бастьене! — сказал Томас. — Так он бы позаботился и о вашей дочери.
Тереза фыркнула.
— Ты его не знал, и мне потребовалось много времени, чтобы его раскусить. Он любил быть любимым. Того, в ком он больше не нуждался, граф выкидывал как разбитую подкову. Его дочь была здорова – это было всё, что имело для него значение. Я выполнила свой долг, всё остальное его не волновало. Кто беспокоится о ребёнке крестьянки? Я уже тогда больше ему не доверяла – и была права. Я хотела, чтобы моя дочь жила! Поэтому схитрила. К тому времени у младенцев на голове начал расти небольшой пушок, я могла представить себе, что моя дочь будет черноволосой, а графская дочь – рыжей как лисица. Но у обеих был одинаковый цвет глаз - младенческий тёмно-синий. В итоге, я срезала детям их пушок. Потом я позвала врача и отдала ему моего ребёнка со словами, что это была графская дочь Изабелла, и что она нуждается в медицинской помощи. Я думала, что после обследования он даст ей лекарство, и я позже снова смогу обменять детей. Но врач был в ужасе от того, что граф оставил меня одну с девочкой, и сразу вызвал двух помощниц, которые не отходили от меня. День и ночь они наблюдали за малышом. Они делали ему компрессы, которые пахли металлом и поили настойками. Также прибыла мадам де Морангьез и привезла следующую кормилицу из Ле Бессет. Графиня умерла в тот же самый день, когда моя дочь снова стала здоровой. И когда чёрный пух на её головке снова стал заметным, священник сказал, что это был знак милости чёрной Мадонны, что она забрала жену графа из-за его прегрешений, но, по крайней мере, оставила ему дочь. Меня отослали домой с рыжей графской дочерью на руках. Жан был счастлив, что мы снова были вместе, потому что боялся плохого. Мои сыновья любили малышку с самого начала, и никто не понимал, почему я неделями плакала. Но, тем не менее, я любила девочку как собственного ребёнка. Я знала, что граф станет преследовать нас или строго накажет, если заметит, как я его одурачила. Поэтому я похоронила тайну в себе и горячо молилась о чуде.
Её взгляд переместился на маленькую статую Мадонны. Лицо женщины смягчилось, разглаживая измученные черты.
— И оно произошло! — сказала она с глубоким уважением. — Граф поссорился с Богом и не мог выносить того, чтобы видеть своих детей, так сильно они напоминали ему о жене. Своего маленького сына он отправил к своему брату, где тот должен был воспитываться. И граф привёз Мари, которая теперь называлась Изабеллой к нам, только четырьмя месяцами позже, вместе с портретом маленькой Богоматери. Он отдал нам егерьский дом в отдаленном месте. Как будто бы хотел убрать свою дочь с глаз долой.
— Ле Нуазэт. Изабелла рассказала мне, что была счастлива в деревне.
Тереза кивнула.
— О, да, это было хорошее время. Лучшее, которое у нас было. В этот раз казалось, будто бы старый граф всерьёз говорил свои слова. Он говорил, что узаконит право Жана работать лесником и купил ему ружье. Мы получили деньги, чтобы хорошо жить, гораздо лучше, чем раньше. Но, в принципе, я думаю, что старый граф ненавидел свою дочь, потому что обвинял её в смерти своей жены. Многие родители отдают своих детей в течение первых трёх лет к кормилицам в деревню. Но он забыл Изабеллу, он никогда не приезжал, никогда никого о ней не спрашивал. В деревне мы рассказывали, что она ребенок моей сестры, которая работала в городе. Почти десять лет она жила у нас как наша племянница.
— Почему Жан никогда этого не замечал?
Тереза устало улыбнулась.
— Люди видят только то, что позволяет им видеть их сердце! Жан никогда не был особенно расположен к Изабелле. В конце концов, он считал её дочерью ненавистного графа, который сделал его рогоносцем. Как он мог признать, что она была на него похожа? Графская дочь хорошо подходила внешне к нашей семье: моя мать была белокурой и у Пьера были тёмно-рыжие волосы, прежде чем они выпали. Кроме того, Мари была похожа на меня, как она передвигалась и у нее, казалось, было что-то от горячей крови Хастель. В сущности, она была мне даже ближе, чем моя собственная, темноволосая дочь.
Томас рассматривал стрелки на портретах, читал ещё раз свои пояснения. Теперь он понял болезненное подозрение, которое Жан Хастель испытывал к Мари. Вероятно, он никогда бы не перенёс измену своей жены – предположительно – и дочери по той же причине. И сейчас он также знал, почему Тереза не решалась больше защищать Бастьена. Внезапно вся его трудная жизнь в Версале показалось ему нелепой, в противоположность тому, что произошло с Бастьеном.
— Но граф всё-таки забрал Изабеллу назад, — сказал он.
На лицо женщины легла тень.
— Да, однажды он снова вспомнил о ней. Моё сердце почти остановилось, когда он появился у нас как гром среди ясного неба. Граф не посмотрел на Бастьена, но взял обеих девочек на рынок и купил белую лошадь для Изабеллы. Я ненавидела его за это – он просто пришёл со своим очарованием, его господство и игра для Изабеллы в принца на белом коне. Он действовал так, как будто бы все эти годы ему мучительно не хватало дочери. При этом только госпожа де Морангьез упрекала его, когда узнала, что девочка вовсе не росла у родственников как Жан-Жозеф, а у нас.
— Только поэтому он привёл её в монастырь?
— Конечно. Он слушал мадам де Морангьез, когда та говорила с ним от имени покойной жены о его совести. Изабелла должна была воспитываться с ней как дочь графа, а не скрываться у простых людей. И нам под угрозой тюрьмы приказали молчать.
«Не удивительно, что Мари всегда боялась мне отвечать», — подумал он.
— Я боролась с тем, что у меня забирали мою дочь, и просила Марию, чтобы она дала мне знак, что я прощена. Я говорила ей: я должна была сделать это, иначе моя маленькая девочка бы умерла. То, что я сделала, было лучше, чем оставлять её на пороге монастыря. И, в конце концов, в один прекрасный день, она бы вела жизнь графини. Богоматерь дала мне знак и в том же году подарила мне двух близнецов. Ну, и год назад мы продали хижину, переехали в Ла Бессер и открыли трактир. Таким образом, как мы надеялись, никто бы не узнал о нашей связи с графской семьей.
— Как вы это выдержали, Тереза? Это тяжелое бремя все эти годы!
Тереза пожала плечами.
— Продолжала жить. Дышать, заботиться о детях, любить их ещё больше, — она глубоко вздохнула. — Ты, наверное, ожидал, что я выплакала все глаза? Но ты знаешь, в жизни наступает момент, когда исчерпаны все слёзы. Ты, возможно, это ещё переживёшь.
Её руки, на которых ещё до сих пор держались листики тимьяна, ещё раз нежно провели по портрету Изабеллы, как будто бы она хотела обхватить её лицо. Он видел перед собой двух девушек, близких как сестры, босоногих и смеющихся, мечтающих о принце. И мысль о Мари резала ему по сердцу – о девушке, которая так любила жизнь.
— Ты знаешь, что этого быть не может? — спросила Тереза. — Ты не можешь любить Изабеллу, которая моя Мари.
Теперь он едва ли мог скрывать своё удивление.
Тереза устало улыбнулась.
— Да, я очень внимательно наблюдала. Как ты её нарисовал! Конечно, другие картины точны во всех деталях, но без души. Но этот портрет здесь живёт – ты видел Изабеллу глазами влюблённого. Надеюсь, ты знаешь, что должен молчать до могилы – также как и я. Ты не можешь любить её, ты слышишь? Для окружающих она – графская дочь! Её путь предопределен.
Теперь он, наконец, пробудился от своего сна. Это не было прекрасным пробуждением, а отчаянием. Сказка закончилась. Больше никаких поцелуев, никаких ночей, полных неожиданностей.
— Я знаю, — хрипло сказал он.
Тереза облегчённо кивнула.
— Хорошо, — тихо сказала она. — А сейчас найди Бастьена! Он тебя слушает. Он определённо в одной из хижин, в которой останавливается проездом с мулами. Скажи ему, что он должен вернуться, я его ни в чём не виню!
***
Томас медленно вышел из комнаты и глубоко вздохнул. Однако на душе легче не стало. «Поступи разумно», — думал он удручённо. — «Иди наверх, забери свои вещи и возьми пистолет. Ты должен возвратить его сегодня ночью Изабелле. Ты должен написать ей письмо и найти доводы, ты должен...»