Я одна, без союзников, которая грешила сама и также поплатилась за прегрешения своего отца. Я могу только надеяться, что Жан-Жозеф вернул тебе, по крайней мере, папку с рисунками.
Почему я всё ещё пишу тебе? Может быть, только для себя самой, чтобы найти слова для ужаса. Иногда я мечтаю, чтобы он забрал меня. Я чувствую его присутствие, и знаю, что он подстерегает меня, и просто ждёт своего часа...»
Изабелла остановилась. Между тем, она знала каждый такой шум, каждый щелчок и теперь также знала, что дверь, однозначно, откроется. Девушка быстро сложила письмо и убрала в платье. Под юбкой были прикреплены две плоские сумки на поясе, в которых некоторые женщины прятали свои молитвенники или вещи, которые никто не должен был найти. Изабелла быстро запихнула его к другим письмам, и снова опустила свои юбки. Потом она бросилась к окну и упала в кресло. Не опоздав ни на секунду.
Ключ поворачивался в замке. Мадам де Морангьез вошла без стука – за ней следовал Эрик. «Моя новая семья», — горько подумала Изабелла. — «Святой тюремщик».
— Добрый день, Изабелла, — сказал Эрик. Щетина придавала ему вид дикого отважного охотника. Свежий запах весны и леса заполнил комнату.
— Добрый день, — вежливо ответила она.
— Пойдём? — спросил он с мягкостью, от которой по её спине пробежал холодок.
«Какой у меня выбор?» — подумала она. И хотя всё в ней противилось, она кивнула и встала.
Спутники Эрика уже их ждали. Её кобыла стояла оседланной рядом с конюшнями. На мгновение девушка не смогла сделать ничего другого, кроме глубокого вдоха, и полностью наслаждаться запахом весны. Сколько времени прошло с тех пор, как она гуляла последний раз? Казалось, прошли годы.
Во дворе царила рабочая суета: слуги таскали багаж к лошадям, и несколько собак игриво боролись перед конюшней. Один парень с тёмными волосами похлопал одну из них по спине и отправил животное свистом обратно к своре Эрика. Затем он подошёл к одной вьючной лошади и начал укладывать багаж Изабеллы в большие корзины. Изабелла не сразу узнала молодого человека. Затем её осенило. «Адриен!» Слишком хорошо она помнила мужчину, которого Том называл другом. «Он должен быть нашим доверенным лицом». Как всегда тоска одолела её так внезапно, что стало больно. Это было рискованное предприятие, но ей не оставалось никакой другой возможности. «И что я потеряю?»
Она подняла подбородок и твёрдыми шагами направилась к Адриену и лошади.
— Чего ты хочешь от вьючной лошади? — сердито крикнул Эрик.
— Позаботиться о том, чтобы не разбились мои замечательные письменные принадлежности! — крикнула она через плечо. Затем девушка уже стояла возле лошади и открыла один из мешков, которые ещё лежали на земле, как будто хотела что-то там поправить.
— Адриен? — тихо сказала она. — Тебя зовут Адриен Бартанд?
Парень поражённо оторвался от работы.
— Да, мадемуазель, — он рассматривал её любезно и вопросительно. После многих месяцев, в которые даже горничная боязливо избегала её взгляда, это действительно просто хорошо, когда так смотрели.
— Томас Ауврай, — шепнула она. — Ты слышал что-нибудь о нём?
Теперь она знала, почему Томас его ценил. Не показывая ни малейшего удивления, Адриен также потянулся к багажу вниз и по-походному закреплял его ремнём. Теперь у них была возможность поговорить тихо друг с другом несколько секунд так, чтобы это не бросалось в глаза.
— Нет, я ничего не слышал о нём с тех пор, как Мари умерла.
«Мари». Изабелле пришлось глубоко вздохнуть.
— Мари Хастель? Тогда в охотничьем лагере ты говорил что-то о мёртвой девушке. Но ты... знал её?
Казалось, на его лицо упала тень.
— О, да, даже очень хорошо. Я говорил с ней ещё вечером перед её смертью. Мне до сих пор жаль, — он откашлялся, как будто должен был собраться с силами. — Ну, во всяком случае... Томе я больше не встречал. А вы?
Это звучало искренне и с надеждой, это подтверждал тот факт, что он использовал имя Томаса в уменьшительно-ласкательной форме, как это делают только лучшие друзья или братья, по-особому с ними болтая. Девушка чувствовала, как будто имела секретный договор. Она показала кивком головы.
— Адриен... если бы я написала письмо, вы смогли бы его отнести на почтовую станцию? Так, чтобы Эрик или кто-то другой об этом не узнал?
— Совсем тайно? — его улыбка была любезной, и она подумала, что он, конечно же, нравился Мари. «И, вероятно, она о нём даже мечтала?» Мысль была прекрасной и печальной одновременно, и с этого момента она больше не чувствовала себя одинокой.
— Я могу попробовать, — тихо ответил он. — Но почта не дешева.
— Я дам тебе деньги. Где я тебя найду?
— Изабелла! Нам пора! — крикнул Эрик ей со двора. — Скоро стемнеет.
— Просто хорошо слушайте, мадемуазель, — тихо шепнул ей Адриен. — Где моя песня, там и я.
Он улыбнулся ей лёгкой, ободряющей улыбкой, которая показалась Изабелле неожиданным солнечным лучом. Затем парень перетянул высоко багаж и, насвистывая, пошёл обратно к вьючной лошади.
***
Граф Треминс позволил себе некоторые расходы, чтобы выдать племянницу замуж по очень высокой цене. Свадебное общество, которое ждало перед городской церковью Версаля, было наряжено в дорогие одежды, карета невесты украшена гирляндами цветов. Лакей как раз открыл дверь кареты, и оттуда вышла Клер. Она была одета в оранжево-белое платье с рукавами воланами из брюссельского кружева, её волосы украшали оранжевые цветы из шёлка. Томас подумал, что цветы, которые на самом деле считались символами невинности, должны быть ироническим комментарием от дяди Клэр. Она ещё не увидела экипаж Ауврая. Невеста была занята тем, что приветствовала гостей и позволяла любоваться собой. В толпе Томас также увидел Жанну. Как и другие девушки, она несла букет цветов и кивнула ему издалека.
Шарль Ауврай улыбнулся опасной смесью из гордости и паники, пока Томас, ещё сидя в карете, доставал шкатулку. В некоторых семьях жених передавал её невесте только утром, после брачной ночи, но в семье Ауврай издавна была традиция передавать шкатулку перед бракосочетанием.
— Ты знаешь, что ты должен сказать?
Томас кивнул.
— Мадемуазель, имею большую честь и радость подарить вам в знак моего расположения и укрепления нашей связи украшение, которое носили моя мать и бабушка.
В полумраке кареты Томас мог видеть, как отец безмолвно шевелил губами, как будто повторял вслед за кем-то разученное обращение. Томас вынужден был отвести взгляд, потому что ему вдруг стало душно. «Что я здесь делаю?» — подумал он. Когда юноша открыл шкатулку, драгоценные камни засверкали. Это была трёхрядная цепь с орнаментом в виде вьющихся цветов из золота, усыпанное рубинами. «Как капли крови на шее Катарины Англейд». Картина сверкнула перед ним как свет грозы, пока он доставал цепь из шкатулки.
— Давай, мальчик! — Шарль Ауврай ободряюще хлопнул его по плечу, как будто бы они были на скачках.
Томасу казалось, что он в театре, смотрит сам на себя со стороны, как выходит из кареты. Пешеходы сразу останавливались и глазели на его богатый наряд.
Как от него и ожидалось, он направился к церкви. Но никогда ещё ему не было больно от осознания того, что это была дорога Армана.
Клер привела в порядок свои юбки, затем под руку со своим дядей взошла на порог церкви. И хотя это было совершенно бессмысленно, тоска сыграла с Томасом злую шутку: у него забилось сердце от того, что он вообразил, будто там стояла Изабелла.
Аромат роз оторвал его от этих мыслей. К ним подошла Жанна и поприветствовала его отца. Теперь новоприбывших заметили также Клер и де Треминс. Взгляды Клер и Томаса встретились. И на одно мучительно долгое мгновение он увидел себя в будущем – бесконечная череда поклонов, коленопреклонений и ложных любезностей, праздники, танцы, посещения оперы и болтовня, жизнь на шахматной доске. «Жизнь Армана». Рубины давили через ткань перчатки на его ладонь, и он так сильно сжал цепь, что кровь зашумело в ушах.