— Ален Буле? — тихо спросил он. Мужчина не реагировал. Можно было слышать только шум его дыхания. Томас осторожно подошёл на один шаг, только один, затем пригнулся, чтобы посмотреть мужчине в лицо. Его глаза были закрыты. Это могло быть из-за чадящего пламени лампы, но казалось, что мужчина нюхал воздух раздувающимися крыльями носа.
— Каухемар? — громче сказал ему Томас.
Человек резко подпрыгнул вверх как пружина. Томас испуганно отшатнулся, споткнулся и упал. Он слышал лязг зубов и как ногти царапали камень. Цепь натянулась и задребезжала. Рывок сбил мужчину с ног. В воздухе взметнулись пыль и грязь. Они сидели на соломе друг напротив друга и тяжело дышали. Каухемар неподвижно на четвереньках, как готовый к прыжку хищник. Глубоко посаженные, чёрные, как у жука глаза, и такие невыразительные, как будто бы мужчина не находился больше в своём теле, были неподвижно направлены на Томаса. «И я вообразил, что смогу увидеть его глазами? Ну, во всяком случае, мой отец держал бы меня среди таких же психов как Каухемар».
Томас отползал назад до тех пор, пока не прислонился спиной к стене. Ему потребовалось некоторое время, чтобы успокоиться. И ещё несколько долгих секунд, пока он не решился обратиться к этому существу.
— Мы виделись в лесу, — произнёс он, запинаясь. — И однажды в тюрьме. Помнишь? — он осторожно стянул с головы парик. Теперь, с короткими волосами, Томас чувствовал себя как отражение мужчины.
Каухемар узнал его. Вся его поза показывала это, и нетерпеливое выражение лица. Дрожащими пальцами Томас вытащил рисунки, которые подготовил. Это не была более тонкая бумага из Версаля, но он сделал всё возможное, чтобы вдохнуть на грубой основе жизнь в чёрного волка Каухемара: гордое и прекрасное дикое животное, который долгое время был на поляне наблюдателем. Томас осторожно подвинул картину в сторону мужчины.
— Он был прекрасен, чёрный король волков, — тихо сказал он. — Ты нуждался в нём и хотел защитить его, обезвреживая ловушки?
Каухемар медлил, но, наконец, после долгого времени, перевёл взгляд. старик оставался в застывшей позе, но Томасу показалось, что он увидел небольшое движение, возможно, удивление, а может быть, признание. Юноша осторожно взял второй портрет и положил его рядом с волком. Каухемар рядом с волком. Они стояли рядом как хозяин и собака. Каухемар был изображён как воин, полный достоинства и отважный, с сияющими волосами вокруг головы и мрачным взглядом. Так же, как он, вероятно, видел себя сам. По крайней мере, Томас надеялся, что найдёт дорогу к сердцу мужчины при таком изображении.
— Волк был ранен во время охоты в заднюю ногу, — продолжил он медленно и отчётливо. — Ты заботился о нём, и зверь доверял тебе и следовал за тобой, — впервые мужчина немного выпрямился.
«Он, в самом деле, понимает меня!»
— Они говорят, что твой волк был зверем. Поэтому они убили его. Но это был не он. Я знаю, что это не может быть он. Он был не виновен. Так же, как другие волки. Так же, как ты.
Каухемар снова застыл. Затем, когда прошла вечность, он слегка кивнул. Его взгляд упал на портрет волка.
— Mon Lop.
Даже, несмотря на то, что его голос был похож на рычание, Томас услышал окзитанские слова. «Мой волк».
Камень упал с его сердца. «Он говорит со мной!»
— Но бестия совершает убийства дальше. Ты видел её. И ты охотился на неё, не правда ли, Каухемар?
Мужчина вздрогнул и отполз назад, обхватил руками колени, как будто хотел удержать сам себя. Он что-то шептал, но Томас не понимал. Ему не оставалось ничего другого, кроме как приблизиться.
— Que? — спросил он мужчину. «Что?»
Мужчина откашлялся с рычанием глубоко в его горле.
— Каухемар — Non! «Нет!»
— Тебя зовут не Каухемар?
Покачивание головой. «Так звался убийца, и Изабелла правильно запомнила!»
— Хорошо, как я должен называть тебя? Алан?
Ответом было пренебрежительное сопение.
— Больше никаких имен.
Томас чуть не издал триумфальный крик. Он отвечал!
Парень достал третье изображение – знак, который мужчина царапал на коре деревьев.
— Ты был рядом с убитыми и оставлял знак. Почему?
Что-то мучительное пересекло озабоченные черты, и на несколько мгновений в них появилось что-то волчье.
— Для Lo Lopa. Волчьего Бога. Он наказывает за наши прегрешения.
— Так бестия — это... Бог Волков? — настаивал на своём Томас.
Мужчина скривил лицо, выпятил подбородок и согнул спину.
— У волков дикая, чистая душа! — выпалил он. — Они хорошие! Хорошие!
Томас почти увидел, что старик мог в любой момент закрыться, отвернуться и замолчать.
«Смотри его глазами», — приказал он себе. — «Очевидно, что этот мужчина так сильно любит волков, что хочет спасти их любой ценой».
— Да. Они хорошие, — убедительно сказал он. — Поэтому я здесь. Я хочу доказать, что они не совершали убийства. Потому что волки не нападают на людей.
Мужчина, который однажды был крестьянином Аленом Буле, резко поднял голову.
— Только иногда, — прошептал он. — Однажды в большой голод. Сорок лет назад. Люди уничтожили всю дичь, для волков не было никакой пищи. И на войне, на поле боя, или когда чума и могилы недостаточно глубокие. Тогда, да, они поедают наше мясо. Если очень сильный голод, мужчины на войне, а на полях только женщины и дети. Но только от голода и никогда от жестокости. Только если они в неистовой ярости и с пеной у пасти, потому что одержимы дьяволом, они бросаются на человека. Иначе нет. Мы – не добыча, мы бродим в вертикальном положении как другие охотники. Мы стоим на задних ногах как медведи. Они боятся медведей.
— И поэтому твой волк не мог быть бестией.
— Волки не убивают волков. Но люди убивают людей. Солдаты крадут души волков и... превращаются. В человека-волка. Смертоносные и дикие как волки, но жестокие как люди. Никакого сочувствия. Это – я, — он стукнул себя кулаком в грудь.
— Ты был солдатом. И наполовину человек, на половину волк? Без сочувствия к тем, кого убил? — и хотя при этом он сам себе казался жестоким, Томас попытался наудачу найти связь с убийствами. — И ты веришь, что твоя внучка, Жанна Буле, которая первой пала как жертва бестии, была тоже убита таким... человеком-волком?
Странный, подавляемый, жалобный звук проник из горла мужчины. Он крепко зажмурил глаза и оскалил зубы. Юноша снова почувствовал жуткий взгляд. «Как будто он снова проваливался обратно в образ волка, чтобы забыть то, что он испытал в образе человека», — подумал Томас с состраданием.
Он уже испугался, что Ален Буле теперь окончательно умолкнет, но мужчина боролся с собой и, наконец, к нему вернулось человеческое лицо.
— Это был Lo Lop! — казалось, что он с трудом произносил каждое отдельное слово. — Он приходит... в нашем образе. Как те, кем мы были на войне. И берёт у нас то, что мы взяли на войне у других. Он убивает как наёмник. Зуб за зуб. Одна жертва всегда хочет другую. И что вы делаете? Batuda – охоту облавой! Убивать больше, убивать своих детей ради мести. Он злится. Я иду к мертвецам и зову его изображением знака, жертвую феям и матронам зуб волка и прошу их успокоить его. Я спасаю его детей от засад и яда, чтобы он был милостив и больше не нападал на нас. Там, где мой знак, он никогда больше не убивает, — и снова его грубый голос надломился. Чёрные глаза отвернулись.
Томас достал картину, о которой, собственно, шла речь. С тревогой на сердце он положил её на землю между собой и Аленом Буле. Он показывал Изабеллу в кругу каштановых деревьев, лежащую на земле, как будто бы девушка спала, только один ботинок на ноге, а другая нога босая, как описала она сама. Томас дорисовал ещё на небе луну. Пелиссе, натертое воском пальто, было расстелено вокруг Изабеллы как после падения.