— Я проснулся, — бормотал Ален Буле. — В хижине отшельника. Волк был обеспокоен. Что-то пробежало мимо хижины, и шерсть моего волка поднялась, и затем он выбежал наружу и исчез в лесу. Убежал. Но я знал, что он придёт.
Томас невольно вздрогнул. Казалось, в тюремной камере становилось холоднее. Перед собой он увидел хижину, разрушенный колодец. Там прятался Ален, чтобы заботиться о волке.
— И потом?
— Потом раздался крик, — сказал Ален глухим голосом. — Такой же, как кричала моя Жанна. Я думал, что Бог простил меня, но знал, что он не простит, никогда! Он оставил нам для мести большого волка.
— Ты услышал крик, и потом?
— Я пополз оттуда – по склону на четвереньках. Там было рычание, и девушка кричала и боролась. После войны я поклялся никогда не брать пистолет, но тогда я взял камень. Но потом крик прекратился. И затем я увидел, как она лежит на земле, бестия стояла рядом с ней, как демон на четырех ногах с хлещущим чёртовым хвостом. Она повернула голову, и я увидел её глаза. Они светились в лунном свете. Я закрыл свое лицо руками и бросился на землю. Я молился Деве и матронам, и Сидоне, хозяйке леса, покровительнице девушек. Я на коленях умолял Lo Lopa, чтобы он пощадил эту кровь, лежа лбом на земле, я безмолвно умолял.
Старик задыхался и успокоился только через некоторое время, и затем тише продолжил:
— И Lo Lop пел для меня и шептал, это было одновременно и рычание и человеческий голос. Когда я решился посмотреть вверх, Lo Lop преобразился. И ушёл прочь как человек на двух ногах.
«Он пел для меня». Слова неприятно касались Томаса, как липкая сеть. Он не знал, почему ему сразу вспомнилась маленькая Камилла, как она сидела ночью на стене сада в ночной сорочке.
— А потом? — прошептал он. — Женщина была ещё жива.
Ален Буле кивал.
— Он услышал мою просьбу. Эту он пощадил. Она не могла говорить и была ранена в шею и в лицо, но она разглядывала меня, когда снова засыпала. Я поднял её на свое плечо и отнёс к замку, где бы её нашли, — его голос был только шёпотом.
— Этот человек здесь? — это был последний портрет. Изображение Эрика рядом с волкодавом.
Ален покачал головой.
— У него много образов, — бормотал он. — Такой как этот здесь, — он поцарапал ногтем по собаке. — Но ночью он оборачивает его в образ человека.
Томас едва мог скрыть своё разочарование. Снова никаких однозначных доказательств.
— И... песня? — спросил он.
***
Изабелла услышала тихий свист в тоже время, что выстрелы и собачий лай, которые донёс до неё юго-западный ветер. Облавная охота, очевидно, передвигалась в гору, дальше от охотничьего лагеря. Итак, загнанные животные бежали в горы. Изабелла крепче схватила своё ружьё и прислушалась. Свист был тихий и звучал вдалеке. Но она думала, что узнает отрывок песни Адриена, последовательность звуков, предчувствие мелодии. В подлеске послышался шорох шагов. Она оглянулась назад через плечо. Сквозь зелень девушка еще могла рассмотреть светлый материал палатки. И снова она услышала удаляющийся, манящий тихий свист.
«Итак, это Адриен», — подумала она. Девушка была поражена от того, что разочаровалась отсутствием Томаса. «Но если все же, это последний шанс увидеть его вновь. А что я теряю?»
Изабелла подчинилась и пошла дальше, взведя курок заряженного оружия. Справа от нее круто взмыла ввысь скальная стена, но под ней она натолкнулась на дорогу, часто используемую людьми. Надломленные ветви и взбороненная земля показывали, что кто-то ездил здесь в последнее время. Она отважилась продолжить путь и, наконец, обогнула скалу.
Никакого Томаса, вместо этого маленький дом. Покрытый мхом, с заколоченными гвоздями ставнями, вероятно, когда-то это было жилище лесорубов или хижина отшельника. Её сердце дрогнуло, когда снова раздался свист. На этот раз он был монотонный, без мелодии, как будто певец должен был постоянно вдыхать воздух. Казалось, что он исходил из дома.
***
Снаружи слышались шаги. Очевидно, надзиратель находился поблизости, и гремел тяжелой связкой ключей.
— Песня! — настаивал Томас.
— Я следовал за ней после смерти Жанны, — глухое бормотание Алана едва ли можно было понять. — Его следам. От убийства к убийству. От моего дома в Ле-Хубак. И потом, в Шабаноль, где умерла бедная Анне Танавель, там я поговорил кое с кем: старуха Анне, слепая меме. Она услышала меня, хотя я и скрывался. И рассказала мне о своей Анне. Была такой же жизнерадостной, как и моя Жанна. Бабушка рассказывала, что её девочка потеряла своё сердце. Была обручена с одним, забыл его имя. Бабушка также слышала мужчину-волка в ту зимнюю ночь, когда умерла её внучка. Она выбежала, когда услышала крики. Но не могла помочь своей внучке, но на верху, на горе меме слышала песню. Она говорила, он насвистывал это для неё, чтобы она узнала его. Так старуха узнала, что это не Бог, который поражает нас этим испытанием. И когда я снова услышал песню, то понял, он также предупреждал меня. Он насмехается над нами при помощи детской потешки. Поэтому предостерегает нас.
Алан ударил руками по своему лицу, качаясь вперед и назад. Лучше всего Томас бы сейчас схватил его за руки и потянул их вниз, но он всё ещё остерегался слишком близко приближаться к мужчине.
— Никто не знает моё имя, — повторил Ален без мелодии. Потом неожиданно его грубый голос стал хныкающим.
В камере рядом можно было услышать какой-то грохот, мужчина причитал и смотритель отвечал грубым басом. Ален вздрогнул и согнулся, как будто бы какая-то неведомая сила заставила его вернуться назад на четвереньки, в облик волка, в котором он укрылся.
«Не сейчас!» — в отчаянии думал Томас. — «Не сейчас!»
***
Тихий монотонный звук неожиданно умолк, когда Изабелла появилась у дома. Она почти прошептала имя Томаса, но что-то её остановило, предчувствие того, что в хижине стало слишком тихо, как будто бы всё перестало там дышать. С винтовкой в руках, она на цыпочках скользнула к окну. Ставня была разбита, там зияла узкая щель. Изабелла осторожно осмотрелась оттуда по сторонам.
Пыль танцевала в немногочисленных тонких лучах света, которые падали в комнату через щели и дыры в стенах. На гнилых балках лежала серая пелена паутины. И там, на земле, в тёмном углу двигалось что-то призрачное. Существо подняло голову. Слабый луч света упал на глаз. Тёмный зрачок, окруженный горящим красным цветом радужки, обрамлённый тёмной косматой шерстью. Блеснули белым цветом клыки, и последовавшее затем угрожающее рычание заставило пробежать холодок по спине Изабеллы.
За секунду она поняла, что слышала не человеческий свист, а высокий свистящий визг животного, и прицелилась. «Бестия ранена», — подумала она. — «Её подстрелили, и здесь она спряталась». Казалось, что шрамы веревками стягивают ей горло. Но в то время, когда одна её часть всё ещё была неподвижной от ужаса, другая часть действовала трезво и обдуманно. Она толкнула ствол через щель в окне и прицелилась твёрдой рукой – прямо между глаз бестии.
***
Томас вскочил и схватил мужчину за тонкие запястья, дёргая его на колени.
— Оставайся здесь, Ален! — заклинал он его. — Что за песня? — запах пропитанной потом кожи, почти лишил его дыхания. Только теперь, в непосредственной близости, Томас понял, что Ален вовсе не жалобно стонал, а пел в свои руки.
Затем он остановился и поднял голову.
— Теперь я снова знаю, — старик сказал это так деловито, как будто вёл до этого совсем другой разговор. — Бартанд. Так звали парня, с которым была обручена Анне, — и когда шаги смотрителя ненадолго затихли перед дверью, он спел несколько строк мелодии, которую Томас знал слишком хорошо. — Аvoit mis, avoit mis dans sa cervelle, que Ricdin—Ricdon je m’appelle (прим.пер.: запомни, запомни этот звук, Рикдин-Рикдон меня зовут).
***
Мысль зажглась как предупреждающая искра. «Как животное может закрыть за собой дверь?» Но в ту секунду, когда она поняла, что упустила что-то существенное, ее поразил сильный удар куском гнилого дерева изнутри, как будто кто-то со всей силы врезал по оконным ставням. Ставни раскололись, ствол ружья, который теперь был зажат в зазубрине, рванули у неё из рук, кто-то схватил ружьё изнутри. Прежде чем она смогла среагировать, приклад отскочил высоко на древесину и ударил ее по щеке. Изабелла качнулась в сторону и упала. Плотно стоящие деревья, скалы и дом выполняли перед ней покачивающийся сумасшедший танец. И в чёрном окном проёме вместе с ними танцевало лицо. Она хорошо его знала. И это был не Томас.