- Во всех странах, о которых я знаю, это унизительно для знатных.
- Что ж ту унизительного - постричь овцу, подоить кобылу? - засмеялась Уки. - Это жизнь. Выходит, жить унизительно?
Рабыни получили приказ привести Хан-Султан ночью в юрту Джучи. Айше, обрадовавшись, что вместе с положением Хан-Сулан, может измениться и ее положение как ее доверенного человек, уговаривала бывшую госпожу быть нежной с ханским сыном. А Хан-Султан думала, что, наконец, настал момент, когда она прольет его кровь за матушку, за Али, за поруганных сестер, за разрушенный Гургандж, заодно и лишит Чингисхана старшего сына. Рабыни намазали лоб и подбородок белилами, и дали чернила, чтобы покрасила зубы, как было принято у китайских, японских и монгольских красавиц.
Она сделала все, как положено, затем коснулась двери ладонью правой руки, перешагнула через порог, приклонила колено перед Джучи.
Он медленно стянул с нее платок, стал расплетать косы, с распущенными волнистыми волосами она казалась необыкновенно красивой. Как же было стыдно, когда сын того, кто разрушил Хорезм, прикасался к ней, целовал ее. Но ничего, это последняя женщина, к которой он прикасается, думала она, вынимая нож, висевший у него на поясе. Вынув нож, вдруг почувствовала, как он схватил и зажал ее руку в сильной ладони.
- Я знал, что сделаешь это - попытаешься меня убить. Это было видно по твоему взгляду, да и убить мужа - для тебя не впервые. Поэтому не стал вынимать нож. В тебе есть храбрость, но нет ума, поэтому повелась на уловку.
- Казните меня, хан! Отрубите голову рабыне, пытавшейся вас убить! Чего же вы ждете?
- А я говорил, если ты умрешь, то не по своей, а по моей воле.
Он бросил нож в сторону, она стал кусаться, пинаться, отталкивать его, потом, отбежав, подобрала нож и прислонила к своему горлу.
- Не подходите! Я убью себя!
- Неужели я настолько противен? Никто из моих жен и наложниц не жаловался! Большее оскорбление я получал только от Чагатая, - засмеялся Джучи, смягчив голос.
- Противен, язычник, проливший кровь невинных людей!
- Твой народ ответил за свое преступление, за убийство послов. Мы просили твоего отца выдать Инальчика, он отказался.
- Вы в своем уме?! За поступок моего дяди и отца вырезать целыми городами?! Женщин, стариков, детей! Хотя, чему удивляюсь? Язычники же.
- Это их народ, пожелавший иметь таких правителей.
- Да где вы видели, чтобы кто-то спрашивал крестьян и ремесленников, какого правителя они себе хотят? Они живут своей жизнью, своим ремеслом и даже не знают о многих приказах султанов и шахов.
- Да быть такого не может, что не знают! По нашим законам отвечает ВЕСЬ род за преступление. Твоему народу еще повезло, за отравление Есугея-багатура, было уничтожено ВСЕ племя татар.
- В Судный день перед Аллахом за свои грехи только каждый ответит, а не за чужие. И гореть вы будете в адском пламени!
- А буддисты говорят, что после смерти мы переродимся, и будем страдать за грехи в следующей жизни. Кому верить?
- Позвольте мне уйти к себе.
- Уходи, - удивил Джучи своим ответом. Хан-Султан думала, что он будет делать то, что его соплеменники делали с хорезмийскими женщинами. - Зачем применять силы, если все равно САМА покоришься. Рано или поздно не выдержишь жизни рабыни и захочешь вернуть жизнь хатун. А я подожду.
Хан-Султан выходила из юрты, ежась от холода и степного ветра. На пути она встретила Саркаду.
-Что случилось? Кто кричал? Ты?
Она ничего не ответила, пройдя мимо старшей жены. Та была шокирована наглостью и зашла в юрту к мужу.
- Она сопротивлялась? Не далась? Прикажите казнить.
- Иди к себе, - спокойно отвечал муж.
-Тогда накажу ее.
- Я сказал, ничего не делай! - вскрикнул Джучи.
- Значит, Султан можно то, что нельзя другим? Если бы на ее месте оказалась другая наложница, что с ней стало бы?
- Ступай к себе! - раздраженно ответил он.
- Околдовала тебя эта сартаульская девка.
По дороге юрту наложниц Хан-Султан думала: "Почему ему было не все равно, что я могла себя порезать? Почему его волновало, что я была голодная? Почему готов был отрубить головы кукольникам, только за то, что смеялись надо мной? Не, он варвар, он не может любить и чувствовать сострадания. То не любовь, это похоть"
В юрте ее встретила Айше:
-Почему так быстро вернулись? Думала, вернетесь утром. Хан, что вас прогнал? Говорила же я не надо мазаться этими китайскими белилами, это некрасиво!
- Как только язык поворачивается говорить такое? Я сама заставила его меня прогнать.
- Что вы творите? Хотите умереть в рабстве?
- Ложись спать, завтра вставать рано. На следующий день Хан-Султан с другими наложницами снова валяла войлок, как прямо днем ее снова повели к Джучи.
- Не бойся. Я хочу сообщить, что узнал сегодня. Твой отец умер на острове.
- Нет, не правда, вы обманываете, вам нравится делать больно, поэтому так сказали.
- Хан-Султан, я никогда не вру, - говорил он, глядя ей прямо в глаза. - Ты должна пережить это, не вздумай наложить на себя руки.
- Не беспокойтесь, хан, я много раз думала об этом, но самоубийство - харам, только это останавливает. Когда отец был жив, никто не мог причинить вред его дочери. А кто посмел, тот расплатился с жизнью. Пока отец был жив, оставалась смутная надежда, что меня отсюда вызволят, но теперь мне точно суждено здесь умереть. Я могу идти? Еще много работы.