Он снова взял ее за руку:
- Стой. Здесь тоже есть человек, который может тебя защитить.
Первые несколько дней Хан-Султан, не произносила ни слова. Вставала, шила, катала войлок только по инерции, от женщины, все время строившей планы то побега, то мести, больше ничего не осталось. Когда ее ночью снова привели к Джучи, он увидел вместо гордой, непокорной принцессы увидел измотанную, убитую горем женщину с обреченным взглядом.
- Кто ты? Я приказал прийти Султан, а кто пришел вместо нее?
Она молчала в ответ.
- А я тебе завидую.
- Что? - спросила она, решив, что этот варвар в очередной раз говорит глупости.
- Тебя с твоим отцом разлучила смерть, ты не знаешь, что значит потерять отца при его жизни.
- Это как? - оживилась Хан-Султан.
- Не важно... - он прижал крепко ее к себе. Сломалась Хан-Султан, больше не сопротивлялась, не было сил. Только на следующий день осознала, что опозорена. И не вернется она больше в Хорезм, даже если брат одержит победу, никто ее, опозоренную, ждать не будет. Жить ей теперь здесь вечно. Только сейчас Хан-Султан стала замечать красоту этого места: широкая долина Иртыша, гористые берега. Джучи стал ее брать на охоту на куланов, диких копытных животных, похожих на лошадей и обитавших в Кипчакских степях. Поскакать верхом по берегу Иртыша мимо кипчакских балбалов навстречу степному ветру, забыв о рабстве - вот это радость! И гнев тогда куда-то улетал вместе со степным ветром. И не страшило, что могут напасть непокорные кипчакские племена: терять больше нечего, и так потеряно все, что можно.
Хан-Султан была теперь покорна с Джучи, но по-прежнему холодна, в ее глазах он не видел больше ненависти, но и любви не видел. Среди звезд над Иртышем она пыталась разглядеть те созвездия, что видела в Гургандже, в пустыне Каракумы или горах Мазендерана, там, где она была счастлива, где от людей исходила теплота, в Кипчакских степях люди совсем другие, резкие, прямые. Пыталась она увидеть и те звезды, что светили над крепостью Илал, когда она любила и даже надеялась на брак по любви...
Один раз все-таки напали на них кипчаки во время охоты, были перебиты стражей Джучи, а Хан-Султан стало плохо. Ее отвезли в ближайшее стойбище дружественного племени, позвали местную шаманку. Старуха сказала по-кипчакски, что вовсе не больна кумма, а еще одна жизнь.
Джучи запретил своим женам давать Хан-Султан тяжелую работу, приказал поставить ей и Айше отдельную юрту, как бы девушки не навредили из зависти. Он, сама выросшая в гареме, была крайне осторожна: прежде, чем есть и пить, давала пробовать Айше.
Родила Хан-Султан сына, дали имя Берке. И вся тоска по прежней жизни ушла куда-то. Теперь ее жизнь - это жизнь ее мальчика, который должен расти сильным, храбрым, умным и, непременно, стать правителем Улуса Джучи.
Джучи сделал Хан-Султан своей женой, торжественно возложив боктаг на голову. Теперь с рабством было покончено, и она сала сама собой: вновь тот гордый взгляд, повелительный тон. Саркаду и Уки теперь говорили с ней, изображая вежливость и улыбку, Хан-Султан отвечала тем же.
Айше отдали в услужение Хан-Султан, еще по ее приказу привели трех хорезмийских рабынь. Половчанок и монголок к себе не допускала. Рабство казалось страшным сном, после которого принцесса проснулась и позвала служанок, чтобы помогли ей одеться.
- Ты все еще вспоминаешь об этом человеке? - как-то спросил ее муж во время одной из ночей. -
У тебя был возлюбленный в Хорезме? Не отрицай, Уки рассказывала. Ты должна его забыть.
- Не понимаю, почему вы спрашиваете об этом. Того человека нет в живых. Я вам клянусь, что у меня в душе, сидит глубоко, не вылезет наружу и не заставит стать неверной вам. Вы - мой муж, благодаря вам меня не постигла судьба многих хорезмийских девушек в монгольском плену.
- Откуда ты знаешь, что он погиб? - спросил Джучи, будто что-то скрывая.
- Потому что командовал гарнизоном Илала, крепость сопротивлялась четыре месяца, монголы не могли оставить его в живых.
- Ну конечно, мы же дикари. Конечно же, мы убили его, поджарили и съели мясо.
Хан-Султан побледнела, губы задрожали.
- Что, поверила?! - громко засмеялся Джучи. - Серьезно?! Глупая, ты Хан-Султан. Учили тебя во дворце языкам всяким, а ума не прибавилось.
- Не смешно. Он погиб, как мученик, и попадет в рай, а мне туда вход закрыт.
Джучи только, загадочно улыбаясь, покачал головой.
Когда Илал был сдан, Али лежал с жаром, а, узнав об этом, будто забыл о своей болезни, побежал, чтобы остановить людей, выходивших из крепости, но их было не остановить. Его связанного представили перед военачальником, поставившем его перед выбором:
- Али-гуай, храбрый воин, говорят, хотел драться до последнего, но Теркен-хатун тебя не послушала, таких мы ценим. Станешь служить Чингисхану, будешь у нас в почете, откажешься - будешь убит.
Али хотел сказать: "Я выбираю смерть, но вспомнил, что гарем теперь у них в плену, а значит, и Хан-Султан. Что с ней может случиться, страшно даже думать.
- Если соглашусь, позволите выкупить женщину, что у вас в плену?
- Конечно, бери любую.
И он согласился, но Хан-Султан найти не смог, позже узнал, что ее увезли в ставку старшего сына Чингисхана и теперь выкупить ее невозможно. Ему говорили: "Какая разница? Есть много других женщин" и отдали одну из пленных кипчакских девушек. Она своей строптивостью напоминала Хан-Султан, но сердце покорить не смогла.
Джучи принимал в своей ставке даругачи хорезмийских владений. Хоть он и был персом, но одет был в куяг и пластинчатый шлем, волосы были заплетены в две косы за ушами и завязаны в узел, как у монгола. Ему советовали одеть доспехи, ибо в тех местах жили воинственные кипчакские племена, покоренные Джучи неокончательно. Все, кто служил у Чингизидов, независимо от того, к какому народу и вере принадлежали, были обязаны носить монгольскую одежду и монгольские прически: плешь и две косы. Даругачи сходил на поклон к правителю улуса и его старшей жене. Затем ему велели почтить вторую и третью жену. Говорили, что вторая - дочь нойона племени унгират, а третья - дочь самого покойного хорезмшаха Ала-ад-Дина Мухаммада, плененная монголами в Илале. Не думал Али, что когда-нибудь сможет увидеть ее. Зайдя в шатер, он увидел ту самую женщину, завладевшей его разумом в Илале и ради которой был готов лишиться головы, ради спасения которой вместо смерти героя выбрал бесчестие. То чувство, казавшееся сладким шербетом, оказалось ядом, отравившем душу, сбившем с пути истинного. Она была одета в халат с вышитыми золотыми драконами на груди и спине, на голове - боктаг, украшенный золотой подвеской и длинным пером. Когда увидела Хан-Султан даругачи, у нее задрожали руки и ноги, застучало сердце.