Хатун молчала,нервно прикусывая губу, думая, как ответить на такую наглость коменданта.
- Хатун, мы тут готовимся воевать с монголами, а не развлекаться. Если вам и вашим невесткам это не нравится, можем погрузить на верблюдов и отправить в другой город.
У хатун затряслись руки. А Хан-Султан и женщины, сидевшие рядом тихо улыбались, вылупив глаза и прикрыв лица ладонями, а потом опустили головы, как только хатун повернула голову в их сторону.
Наблюдая за округой на высокой башне, Али разговаривал с товарищем:
- Ну, вы совсем отчаянный! - говорил он. - И не боитесь, что прикажет казнить потом?
- Страшнее казни, - говорил он медленно, думая над каждым словом, как делал обычно, - это когда тебя презирают даже женщины. Да, - заговорил Али после короткого молчания, - Не понимаю я этих тюркских обычаев. Нельзя давать женщинам столько власти. Думаю, повелитель теперь сам не рад. Всевышний создал женщину, чтобы она продолжала род, воспитывала детей, дарила любовь и тепло. А когда все меняется местами, наступает конец... Ругал он тюрков в личной беседе постоянно, а у самого перед глазами лицо большеглазой женщины из гарема.
Монголы не заставили себя долго ждать. Первый штурм удалось отбить. Огромные каменные стены Илала устояли перед ядрами китайских стенобитных орудий. Женщины вздрагивали от громких звуков, закрывали уши, кто-то читал молитву. Одна Хан-Султан притворялась спокойной.
- Нельзя бояться! - говорила она повелительным тоном, копируя подражая своей бабушке. - Им нужен наш страх, он им доставляет наслаждения. Чем больше мы боимся, тем они сильнее! Теркен лишь с грустью глядела на внучку, видя себя в молодости, во время осады Гурганджа Гуридами. Она раздала всем женщинам флакончики с ядом, который по ее приказу изготовили перед исходом, и приказала пришить к одежде, чтобы всегда иметь при себе, и, если крепость падет, выпить содержимое сразу.
- Приказываете совершить самоубийство, харам! - говорила Султан, глядя с укором на хатун. - Мало грехов мы совершили в пути?
- Всем известно, что делают монголы с женщинами, это хуже адских мук.
Хан-Султан взяла флакон и поставила его в сторону, а сама прибрала волосы и повязала голову чалмой вместо покрывала, сказав, что сильно жарко, потом взяла саблю и куда-то побежала, ничего не отвечая недоумевающим женщинам. Забираясь бегом по лестницам на верхнюю часть крепости и думала: "Нет, Усман, мы не встретимся в аду, я искуплю свой грех кровью".
Но саблей работать не пришлось. Сначала она стала помогать воинам сбрасывать вниз на забирающихся по лестнице нукеров горшки с горячей смесью из смолы. Затем попросила лук и стрелы и пыталась попасть в какого-нибудь вражеского солдата в пластинатом доспехе куяке и шлеме дуулга сферической формы из нескольких металлических пластин, соединенных наклепками. Али был занят организацией обороны и долго не замечал нового человека. Но, когда его взгляд остановился на не незнакомом воине, неумело обращавшемся с луком. Присмотревшись он увидел, что это женщина, и праведный гнев одолел командира.
- А ЭТО еще кто?! - спрашивал он, глядя на солдат с гневом в глазах. - Зачем ее пустили? Он взял принцессу за рукав, думая, что это одна из наложниц или служанок гарема и повел вниз по лестнице.
- Пусти! Я приказываю! - кричала принцесса. - Ты не знаешь, кто я такая?!
- Иди отсюда! Мы здесь не в игрушки играем! Увязался этот гарем на мою голову!
- И я не играю! - посмотрела на него она своими большими черными глазами прямо в лицо. Этот взгляд, словно обжог коменданта. Никогда он не видел таких диких, дерзких, в тоже время дико красивых женщин.
Она говорила быстро и громко, глядя коменданту в лицо, в голосе звучала твердая уверенность в каждом сказанном ею слове. Ее голос и взгляд заставили перса на минуту замолчать. Я устала сидеть и бояться, бояться целыми днями и только думать о страшном. Думать о том, бессильна невыносимо, что ничего не смогу сделать, если враги убьют моих родных, если обесчестят наших женщин! Я уже испытала это восемь лет назад, была в плену, испытала мужские удары, знала, что в любой момент меня могут убить и не могла ничего сделать, кроме ожидания, что придет отец и спасет меня. Но сейчас он далеко, и под угрозой не только моя жизнь, и от того еще страшнее, чем тогда.
- У кого вы были в плену?
- Караханидов.
Теперь Али понял, кто перед ним. Женщина из гарема хорезмшаха, побывавшая в плен у караханидов, которую вызволил из неволи отец - это и есть та самая, которую в народе называю "мужеубийце", о которой говорят, что по ее прихоти был казнен правитель Самарканда с его родственниками. Жена, навлекшая казнь на мужа, злая жена, ослепленная властью и роскошью бесстыжая женщина - так знают о дочери шаха в народе.
- Ступайте, госпожа Хан-Султан. Если вас убьют или ранят, то нам отвечать своей головой, - сказал командир спокойным повелительным тоном, который неожиданно заставил своенравную принцессу замолчать и повиноваться. Спускаясь с лестницы, она глядела в сторону коменданта, бегом поднимавшегося обратно.
После того, как штурм был отбит, как ни пытался Али не отвлекать свои мысли ни на что, кроме обороны, из головы не выходили слова принцессы.ю
"Похоже врут ли злые языки? - думал он. - Женщина своенравна, но она тюрчанка. А на ту, что может убить из прихоти".
Вернувшись к женщинам, Хан-Султан пришлось выслушать крики Теркен:
- Совсем потеряла стыд! Стояла рядом с мужчинами! Думаешь, отец далеко, можно его позорить?! Нет, говорила я ему, чтобы он тебя не слушал и снова выдал замуж!
- Вы, хатун, тоже стояли рядом с мужчинами на собрании дивана, - тихо и уверенно отвечала принцесса.