- Нет, маленький волк, это чертог пьянства и разврата, а по совместительству чертог мудрости и знаний.
Волчонок пошмыгал носом и, придав себе по возможности достойный вид, произнес:
- Разве за этим ты явился в этот мир, Залмоксис, чтобы предаваться здесь лени и обжорству? Пойдем со мной, мы гибнем без тебя. Звероловы с железным оружием убивают нас. Волков остается все меньше, и только ты можешь спасти нас. Мой отец - вождь, он сильный и отважный воин, но что он может против меча и копья с железным наконечником? Наш жрец отправляет к тебе посланников одного за другим, но никто из них не смог привести тебя. И теперь мне ясно, почему! Да, мне понятно, почему мы умираем, почему никто из посланников не привел тебя. Они тебя просто не нашли. Они искали тебя за морем в Чертоге Воинов, а ты, оказывается, в это время обжирался в доме смертного старого развратника, да к тому же еще и человека. Немудрено, что ты не видишь, как гибнет твой народ, не слышишь наших молитв. Где уж тебе их слышать за сладкими голосами полуодетых развратниц. Но вот я пред тобой и молю тебя! - тут Волчонок все же не выдержал и пустил слезу. - О, Залмоксис! Молю тебя, приди и спаси свой н!
арод от гибели, защити своих детей. Разве плохо мы молились тебе или мало приносили жертв, что ты остался глух к нашим стенаниям? О, Залмоксис, сжалься над нами, мы твои дети!
С этими словами мальчик рухнул на колени, опустил лицо к полу, обхватил голову руками и по-детски разрыдался.
Признаться, я был сражен этой отнюдь не детской речью маленького сына вождя неизвестного мне народа. И еще мне стало стыдно за того, чьим именем называл меня малыш. Неужели и вправду тот бог, которому так отчаянно молится этот ребенок, останется равнодушным к его призывам? Стало мне стыдно и за себя, и за свое собственное равнодушие и пустое прозябание в этом доме.
Мальчик шевельнулся, поднял голову и посмотрел на меня, широко раскрыв глаза.
- Где живет твое племя? - спросил я.
- О, Залмоксис! - воскликнул мальчик и повис у меня на коленях. - Ты внял нашей мольбе и придешь к нам!
- Вот еще, - возмутился я, - нам нужно бежать отсюда, но вовсе не для того, чтобы тащиться потом в твое племя. Меня, если хочешь знать, кое-кто ждет дома, на Медовом Острове.
Собственно говоря, в том, что Гвидион ждет меня или хотя бы помнит обо мне, я не был уверен. Но постоянные мысли о нем занимали мое воображение, и мне казалось, что друид действительно ждет меня, выходит по утрам на стену Поэннинской крепости и смотрит, прищурив глаза, в сторону леса в ожидании, что вот-вот появится между деревьями фигура странника. Именно так я ждал его появления в Каершере, когда присматривал за Бренном, обезумевшим после смерти жены.
Впрочем, Гвидион никогда не проявлял такого нетерпения, чтобы выходить на стены крепости в ожидании гостей. Если он и ждет меня, то, наверное, в своей ковровой пещере. Сидит в огромном кресле, склонив голову над какой-нибудь пыльной табличкой, водит пальцем по выцарапанным на ней знакам, пытаясь разгадать их таинственный смысл. Ученик его, Инир, поддерживает пламя в очаге или помешивает какое-нибудь зелье в бронзовом котелке, подвешенном над огнем. И лишь когда Инир неловко произведет какой-то шум, Гвидион оторвет взгляд от куска засохшей глины, неодобрительно посмотрит на ученика, на мгновение прислушается к звукам за дверью и вспомнит, что я умею ходить бесшумно.
Хотя в глубине души я осознавал, что это лишь мои мечты, ничем не оправданные, я тешил себя мыслью, что Гвидион помнит обо мне и даже, может быть, ждет меня. Я, конечно же, нужен ему. Не знаю, зачем, но наверняка нужен, как нужен он мне.
Но теперь я только призрак того оборотня, который когда-то жил и сражался, любил и ненавидел. Могу ли я вернуться к Гвидиону в таком виде, жалкой и слабой тенью самого себя? Захочет ли Гвидион, могущественный и мудрый, всегда ценивший силу и отвагу, принять меня?
О боги, что же осталось от того чистого и наивного юноши, каким был я прежде, когда уходил из Эринира, покинув навсегда собственное племя, бросившись вслед за столь же чистой и светлой Мораной. Но, полюбив Бренна, она стала другой, и вслед за ней преобразился мир. Я последовал за своей мечтой и изменил свою судьбу. Судьба же редко балует тех, кто ей изменяет. Она привела меня на путь сильных и странных людей, на путь величайшего мага Гвидиона, могущественного короля Белина и беспощадного кельтского вождя Бренна. Мир, казавшийся мне поначалу таким чуждым и враждебным, начал меняться, становиться более удобным и приемлемым. Но только теперь я понял, что менялся не мир, а я сам. Кем стал я теперь? Как хотел бы я походить на своего вождя Бренна, отвагой и храбростью прославившегося на весь Медовый Остров. Тепло, уют, роскошь этого дома я должен покинуть уже только потому, что так поступил бы Бренн. Я и так потерял прежнюю сноровку и приобрел подозрительный жирок над набедренной !
повязкой. Баня, дорогое вино, изысканные яства, утонченные разговоры с мудрейшими эллинами - все это слишком прекрасно для дикого горца с севера Медового Острова. Пора сменить роскошные эллинские одежды на клетчатую юбку эринирского волка. Пора взять в руки мой странный Меч, о позор мне, я ни разу не вынимал его из-под лежанки, куда спрятал в первый же день своего пребывания здесь.
Вспомнив о Мече, я начал рыться в соломе, мучаясь страхом, что Аристокл мог приказать своим рабам похитить Орну. Но, слава Великой Богине, Меч был на месте. Возможно, в этом доме не нашлось человека, способного поднять его, но скорее всего о нем просто забыли. Тем лучше, я по-прежнему обладал таинственной властью над этим оружием.
Я выволок завернутый в куски кожи Меч Орну и сбросил грязные лоскуты. Клинок тускло сверкнул, и я вспомнил, как Бренн сжимал двумя руками рукоять Меча. Как грозен и величественен он был, таков ли я? О нет! Я и прежде-то не походил на него, теперь же, заплывший от жира пьяница имел наглость мечтать стать похожим на величайшего героя Медового Острова. Даже тусклый блеск клинка показался мне осуждающим. А Волчонок смотрел на меня полным восхищения взглядом. Взглядом, которого я не был достоин.
Мою собственную одежду, в которой я был, когда попал сюда, я, конечно, не нашел. Ну да не беда, эллинскому платью еще придется послужить мне.