- Я не могу убить тебя, но все равно заставлю уйти, - прорычала мне в лицо Волчица.
- Почему ты не можешь убить меня? - поинтересовался я.
От этого вопроса зверюга так рассвирепела, что казалось, сейчас она растерзает меня. Она довольно убедительно выдрала кусок мяса из моего плеча и смачно сожрала, заливая мне лицо слюной и моей собственной кровью.
- Я уйду, - охотно пообещал я, и думаю, это обещание сопровождалось моими рыданиями, - я выполнил свою клятву. Что же ты раньше не защищала свои земли, когда здесь были наши армии, разоряли твои города, убивали твоих людей?
- Вы все для меня лишь дети, жалкие игрушки, ничего не стоящие, ни на что не годные. Мне нет дела до городов, мне нет дела до людей, - ответила Волчица. - Мне нет дела ни до кого, но мне не нравится, когда в моей земле начинает властвовать другой волк.
С этими словами Волчица отрыгнула мне на лицо содержимое своего желудка, среди которого был и кусок моего плеча. Думаю, в тот момент я потерял сознание. Что было дальше, я уже не помню. Но мое нахождение на корабле означало, что Волчица была достаточно убедительна, и я покинул ее землю.
Не знаю, многое ли из моих воспоминаний понял склонившийся надо мною человек. Теперь этот охотник за волчьей волей стоял рядом со мной на четвереньках и, обхватив голову руками, тихонько всхлипывал.
Под его тихие рыдания я погрузился в сон, а очнулся уже не на голых досках, а на подстилке из соломы. Странный человек, говоривший со мной на тайном языке, сидел подле меня. Солнце склонилось к горизонту и больше не слепило. Теперь я имел возможность как следует разглядеть незнакомца. Это был крепкий человек лет сорока с полным лицом, мясистым носом, небольшой окладистой бородкой и широким лбом с глубокими залысинами. На его плечи была накинута белая ткань, служащая ему, по-видимому, плащом, этим он отличался от остальных моряков, обходившихся лишь набедренными повязками. Я какое-то время рассматривал его, потом пошевелился и обнаружил, что раны мои перевязаны.
"Ты не похож на римлянина", - сказал я ему на тайном языке.
- Меня зовут Аристокл, я эллин, это мой корабль, - произнес он вслух, и я понял смысл его слов лишь благодаря способности к чтению мыслей. - А как твое имя?
- Блейдд, - ответил я тоже вслух и обнаружил, что губы мои смазаны маслом.
- Блейдд, если я не ошибаюсь, означает "волк" на языке народа, населяющего край земли, так? И судя по твоему внешнему виду, ты как раз оттуда. Я немного знаю твой язык.
Выражение лица у него стало таким, словно я должен быть потрясен подобным знанием, но мне было все равно. Я с трудом понимал его мысли, мне требовались все мои силы, чтобы сосредоточиться на их чтении. Одно меня радовало - передо мной не римлянин. Но происхождение эллинов было мне неведомо, а чужаки никогда не вызывают доверия. Мне вовсе не казалось замечательным, что какой-то неизвестный эллин знает язык Священного Альбиона.
- Итак, Блейдд - это не имя, - продолжил Аристокл. - Я же не прошу называть меня человеком. Как звучит твое настоящее имя, как назвала тебя мать?
- Я не знаю своей матери, я подкидыш. А Волком меня зовут с тех пор, как я себя помню.
- Подкидыш? - Эллин почему-то очень обрадовался. - Так я и думал, так и думал, и это объясняет мне твое естество. Такие, как ты, обычно не знают своих родителей. Ну, так выбери себе какое-нибудь имя, придумай, наконец! Нельзя ведь жить, называясь волком.
Я пожал плечами. Мне всегда казалось, что жить с таким именем, в общем, совсем неплохо. Но уж коли хозяин корабля настаивал на другом имени, я выбрал:
- Бренн! Ты можешь называть меня Бренном.
- Бренн? - он расхохотался. - На твоем языке, похоже, все имена обозначают каких-нибудь животных или птиц. Если мне не изменяет память, Бренн значит "ворон", не так ли? Нет, такое имя мне совсем не нравится. Не буду лгать, я не люблю ни волков, ни воронов, а уж волк, зовущийся вороном, - это сущая нелепица. Такое имя подходит тебе еще меньше прежнего.
- Если тебе не нравятся ни волки, ни вороны, можешь звать меня как вздумается, мне все равно, - пробормотал я, не понимая, чего хочет от меня этот широколобый бородач.
Аристокл весело посмотрел на меня и сказал:
- Древние говорят, что имя предвещает судьбу. Верю, что это так. Много лет назад к моему другу попал один волколак откуда-то с севера. Его звали Залмоксис. Это имя означало на его языке - "Властелин Земли".
"Оборотень! - Земля!" - слова, словно грохот набата, прозвучали в моей голове. И меня охватило странное чувство, будто я вот-вот вспомню что-то очень важное, что-то, произошедшее со мной до того, как я провалился в черный туннель. Это ощущение так поразило меня, что я потерял чувство реальности. В моей памяти всплывали смутные образы: старый полуразрушенный храм с обвитыми плющом воротами, потрескавшиеся ступени, сквозь которые проросла трава, шуршащие под ногами сухие листья, сумрак коридоров, уходящих в неизвестность, и пылинки, танцующие в лучах света над алтарем.
"Оборотень! - Земля!" - голос эхом разносился по храму. "Оборотень! Земля!" - это все, что я мог вспомнить.
- Нравится тебе такое имя? - донесся до меня голос Аристокла.
Я вновь обнаружил себя на корабле. Видение растаяло, оставив во мне беспокойное чувство, будто я забыл или потерял что-то важное. Аристокл повторил свой вопрос. Я пожал плечами. Волки стараются сокращать свои имена, такое длинное даже выговорить сложно, хотя мне-то как раз и не нужно его выговаривать.
- Я вел себя не слишком гостеприимно, когда ты попал сюда, - сказал Аристокл. - Не буду скрывать, что я не прочь получить власть над волчьей волей, но навязывать тебе свои условия не буду. Тогда я просто потерял над собой контроль. Я сожалею об этом и прошу принять от меня в качестве извинения приглашение продолжить путешествие вместе со мной. Ты нуждаешься в лечении, Залмоксис.
Поведение эллина показалось мне благородным, и я с радостью принял его извинения. По словам Аристокла, он собирался посетить дом своего друга, находящийся всего в нескольких днях пути на иллирийском побережье Адриатического моря.
- Друг мой, философ и маг, с удовольствием познакомится с тобой.
Аристокл казался мне довольно приятным человеком, но разумные люди не стремятся в общество магов. Я отказался. Но Аристокл принялся уговаривать меня: