— Согласен, зачем платить за еду, которую можно взять даром? Только лишняя возня. Но раз Великий Ворон так велел, будем платить. Его воля — закон для города.
— Только для Воронов. Горожане ему не служат.
Рейвен ухмыльнулся и обвел парк широким жестом:
— Да ну? А это что такое? Служат, да еще с какой прытью! Купить можно всех, тебя в том числе.
Нил презрительно фыркнул.
— Ты совсем безмозглый петух. Хоть бы иногда думал, что говоришь, и не позорился.
Рейвен заулыбался. Нилу показалось, что он слышит гадючье трещание в его вкрадчивом голосе:
— А если я расскажу, кто убил дядюшку Рутгера, накормишь меня?
Нил вцепился в рукоять меча до побелевших костяшек.
Вот же дрянь подколодная! Все он знает, но не скажет же! Издевается, гад ползучий!
Нельзя-нельзя-нельзя, не сейчас, еще шесть лет ждать, боже, но потом он раскатает эту заразу в кровавую кашу!
Нил отвернулся от Рейвена и зашагал по парку, стараясь успокоиться.
— Куда побежал, рыцарское отродье? Не хочешь за дядю отомстить?
— Чтоб ты подавился своей злобой, бессердечная тварь! А Великий Ворон — своим поганым золотом! Ничего, я вас обоих достану! Элдрика уничтожили, так и на твоего нового хозяина управа найдется! Я лично ему голову отрублю!
Рейвен бросился на него.
— Не смей произносить этого имени, гаденыш! Я тебе кишки вырву и на них же подвешу!
Нил поставил блок, увернулся и с наслаждением врезал ему по лицу. Челюсть Рейвена хрустнула, он болезненно взвыл и отшатнулся. Люди вокруг испуганно закричали и заметались, а Вороны-охранники бросились к нему. Их растащили, и Нила вышвырнули из парка. Бить почему-то не стали.
Нил торжествующе захохотал. Победа! Будет знать, чертов стервятник, как трепать языком! Больно, небось, засранцу!
Горожане спешили прочь из парка. На Нила косились и обходили его по широкой дуге. Вороны поднимались в небо и улетали прочь. Нил прищурился, пытаясь разглядеть их в темноте.
Крылья. Дядя рассказывал что-то про крылья Великого Ворона, вроде бы, они отличаются от обычных. Но чем, Нил не помнил.
Через несколько дней весь город говорил о том, как он разогнал толпу Воронов в одиночку. Ребята на службе встретили его радостным свистом и потребовали рассказать все в подробностях. Он рассказал, чем вызвал бурю восторгов.
— Нил, да ты будущий Прекрасный Принц! Вороны тебя уже боятся! — радостно воскликнул Анри.
— Точно, если кто и сможет им стать, так это наш Нил!
Прекрасный Принц? Нил собирался стать Рыцарем, как дядя Рутгер, служить настоящему герою и встать с ним плечом к плечу против зла. Ему больше не нужна была слава, он хотел защищать людей. Но ведь именно Прекрасный Принц — главный защитник города и тот, кому надлежит отрубить Великому Ворону голову.
Да. Вот оно. Он доберется до убийцы дяди Рутгера и спасет горожан от подлой твари и ее приспешников. Если не найдется более достойного воина, чем он, то город изберет его и даст священную силу для борьбы с тьмой.
И все наконец-то будет правильно.
Нил приходил в парки еще несколько раз, но с Рейвеном больше не сталкивался. Вороны-охранники смотрели на него недружелюбно, но не трогали. Людей из парка уходило столько же, сколько приходило. Нил поговорил с некоторыми из них и попросил сообщить, если вдруг это изменится. Жертвы Воронов смотрели на него с опаской, но когда Нил представлялся, успокаивались. Все-таки в городе у него была хорошая репутация.
В ночных патрулях к нему несколько раз подходили Вороны и предлагали золото. Обычно это были молодые женщины, пытающиеся с ним заигрывать, или спокойные пожилые Вороны. Один раз к нему обратилась совсем ветхая старушка, за которой на небольшом расстоянии следовал молодой Ворон. Похоже, приглядывал, чтобы не обидели. После отказа она пожелала ему хорошей службы и ушла, а Нил остаток смены размышлял о Воронах.
«Рази всех — не ошибешься».
Но не нападать же ему на стариков и беспомощных женщин? А под проклятье попадали самые разные люди. Не все они были подобны Рейвену.
Дядя Рутгер утверждал, что смотреть на внешность Ворона нельзя и уничтожать нужно всех: проклятье выжигает их изнутри, подселяя демона на место сожженной человеческой души. Но как бы Нил ни любил и ни уважал его, он знал, что это не так. А вот в то, что душа некоторых людей темнеет, как уголь, мог поверить с легкостью.
Если только не была чернее сажи с самого начала.