А в мае родилась Оленька. Уже в Тамбове.
Лелька. Лялька. Ляленька. Доченька.
И ни разу, ни разу за восемнадцать лет Оксана Леонидовна не пожалела, что не успела на тот последний пароход, уносивший прошлую Россию в неизвестность.
Было разное. Были закутки в казармах, где Ксюша, стыдливо спрятавшись за ситцевой занавеской в цветочек, кормила Оленьку. Была жутко дымящая печка в дикой тайге Архангельской губернии, где Оксана училась варить картошку в чугунке. Была адская жара Туркестана, где Ксения убивала прямо в доме прячущихся от убийственного солнца тарантулов. Но все это было декорациями для сцены, на которой главными были Коля и Лелька. И она ни разу не пожалела. Лучше быть замужем за любимым в забытой Богом дыре, чем ненужной никому в Париже. Вот, дослужились и до Москвы.
И всегда, всегда она хотела вернуться в ту ласковую, волшебную и единственную крымскую ночь. Маман, конечно, не одобрила бы. "С мужиком-краснюком? Только через мой труп!" - закричала бы она. Это была ее любимая присказка. Только через ее труп и получилось, когда...Когда она втолкнула дочь в забитый людьми до крыш эшелон, а сама не успела. На станцию же, чудовищно визжа и гикая, ворвалась конница батьки Махно, и эшелон тронулся, унося раненых добровольцев и беженцев в Крым... Ксения молилась, рыдала и просила у Боженьки легкой смерти для маман. Война... Проклятая гражданская война, залившая кровавой стихией Россию. И усмирить эту стихию смог только краском Коля Карпов и его товарищи.
Оксана Леонидовна провела рукой по лицу, словно сняла невидимую, налетевшую из прошлого паутину воспоминаний.
Как хорошо, что Оля этого никогда не увидит. И пусть у нее будет своя такая ночь - пусть не крымская, пахнущая магнолиями и перезрелым виноградом, а московская, звенящая поздними трамваями. Сегодня или завтра... Как решит сама Лелька, стремительно превращающаяся в Ольгу Николаевну. Интересно, как ее будет называть этот лейтенант по имени Алеша? А вообще забавно - Лелька и Лелик. Впрочем, какой из него Лелик? Лелик - это что-то рафинированно-инфантильное. Вечно трясущийся от всего, страха и погоды, песик на руках владелицы. Коля жену кошкой называл. Потому как Оксана, Ксения, Ксюшка, Кс... Кс-кс-кс, моя мурлыка!
Щенок, он, этот Алешка. Но изредка в его щенячьем и смешном проскальзывает что-то мощное, мужское, волчье. Порой затравленное. И оттопыренные острые уши только усиливают это ощущение.
Мужчина красив по-иному. Его красота прячется внутри и проявляется в движениях, скупых жестах, уверенных речах. Оксана уже знала - опыт подсказывал ей, что в каждом мужчине прячется вечный мальчишка-озорник. Даже если этому мальчишке уже пятьдесят, он готов кидать камушками в окно любимой, залазить в чужой сад за цветами, проказничать на лекциях Академии Генерального штаба, подкладывая кнопки соседу по парте. А еще мужчины прячут глубоко внутри страх и неуверенность. Страх перестать быть мужчиной и неуверенность в самом себе. А еще ужас. Ужас того, что об этом страхе и об этой неуверенности все узнают.
Когда Коля бредил, умирая от тифа на руках у Оксаны, а Левушка утащился с ведром за очередной порцией воды, он внезапно открыл глаза и сказал уже не невесте, но еще не жене:
- Когда умру... За Левку замуж выйди. Только отчество Ольке оставь... И сыну.
И заплакал.
Он отчаянно трусил, умирая. Оксана это видела, даже не видела, а чуяла где-то под сердцем. Чуяла, что трусит, чуяла, что умирает.
Это были его единственные слезы за все восемнадцать лет. Слезы страха и отчаяния, от того, что он уже никогда не увидит своего сына.
И она ему соврала.
Она сказала, что сына, который родится, назовет Николаем. Николаем с отчеством Николаевич. Потому что у сына может быть отчество только по отцу. Зачем она это сделала? Ведь уездный моршанский доктор - со старорежимной такой бородкой, со старорежимным пенсне, типичный чеховский персонаж в засаленном сюртуке - сказал ей чуть раньше:
- Голубушка, а детей у вас больше не будет. Плохое питание во время прошлой беременности и нервное напряжение, знаете ли. Впрочем, нервы нынче у всех шалят, но у вас натура, кхм, слишком нежная. Замершая у вас беременность, знаете ли. Надо делать аборт, пожалуй...
А Колька выжил. Он перестал плакать в ту ночь, просто стиснул зубы и закрыл глаза. И победил смерть. Он умел побеждать и не умел проигрывать.
Оксана, чтобы сберечь мир в семье, сыграла выкидыш. Упала на улице, якобы подвернув ногу.
Знали об этом только Левушка и тот доктор.
Зато Колька выжил.
Оксана Леонидовна вдруг вздрогнула от очередного грома, разорвавшего небосклон. Гроза медленно шла на восток, но все еще била и била по Москве синими разрядами.