- Приходи к ГУМУ в двенадцать. И мы - поженимся...
- Ты уверена? - вдруг нахмурился Волков. Мужчины обладают невероятной способностью - отвечать глупым вопросом на вполне понятные слова.
- Конечно, мы пойдем в ЗАГС, нас поженят и я вся твоя и навсегда. Понимаешь?
- Подожди, Оля, - внезапно ответил Волков. - Давай сначала...
- Ты боишься? - прищурилась она.
- Вовсе нет. Просто завтра, то есть сегодня, уже суббота. ЗАГСы не работают. Давай в понедельник, шестнадцатого?
- Давай!
И, вдруг, он испугался. Да, он испугался. Никогда в жизни, по крайней мере, он этого не помнил, у него не было своего угла. Сначала асфальтовые котлы у Трех Вокзалов, потом общая комната в колонии, потом казарма. Куда он ее привезет? У него же нет ничего за спиной, кроме лейтенантских кубиков. Где будут расти их дети? У них непременно должны быть дети! И много детей! А как же иначе? Но это чуть позже, когда он устроится. А сейчас как? Да и жил он всегда один, не зная, что такое семья. Что-то изменилось в его лице.
- Ты боишься, - вдруг хлестнула она словами и шагнула назад. Потом вдруг нервно раскрыла сумочку и достала оттуда расческу. Обычную роговую расческу.
- Это тебе. Возьми, я для тебя в подарок покупала. Просто забыла... Потом облизнула язычком уголки губ, развернулась так, что платье мгновенно поднялось, на секунду обнажив белые полные бедра, открыла дверь и, оглянувшись, крикнула на весь двор:
- Ты боишься! Но все равно завтра в двенадцать у ГУМА! То есть сегодня!
- Оля! - он сделал шаг вперед, но подъездная дверь мягко спружинила...
Ватная тишина медленно накрыла двор Дома на Набережной. Волков сел на лавочку. Мягкий свет из окон чертил квадраты на асфальте. Лейтенант поцеловал расческу, подумал... Потом достал из вещмешка складной ножик и осторожно выцарапал на расческе три волшебных буквы "ОЛЯ". Получилось не очень красиво: под буквой "Л" расчесочка чуть треснула.
За его спиной раздался уже знакомый с вечера, такой насмешливый, надтреснутый голос:
- Добрый вечер, товарищ лейтенант, отдыхаете?
Лейтенант моментально сунул подарок в карман и резко обернулся, вглядываясь в темноту кустов. Потом облегченно вздохнул:
- А, это вы...
И встал навстречу.
- Не спится? - вежливо спросил Алексей. И, вполне себе невежливо, зевнул.
Профессор Шпильрейн вздохнул:
- Это вам, молодым, все время хочется спать и кушать. А нам, старикам, уже не можется ни того, ни другого.
- Ну, какой же вы старик? Вот, мечтаете об Оксане Леонидовне...
- А мечты от возраста не зависят, юноша. Хотите, я расскажу вам вашу мечту, которая умрет вместе с вами?
- Простите? - не понял Алексей.
- Присаживайтесь, молодой человек, - Шпильрейн подвинулся на край скамеечки, достал из внутреннего кармана трубку и неторопливо стал набивать ее. В густой, влажный запах московской зелени незаметно впился тонкий запах табака. А где-то высоко хлопнули створки оконной рамы.
Алексей сел и достал свои папиросы "Норд".
- Вы в детстве мечтали найти своих родителей. Ведь так?
Алексей аж поперхнулся дымом.
- И до сих пор мечтаете их найти. Прекрасно понимая, что эта мечта несбыточна. Не правда, ли?
- Откуда вы знаете?
- Вы забыли, я все-таки профессор педагогики! - Шпильрейн произнес эти слова, гордо подняв указательный палец к ночному московскому небу. - А в прошлом... В прошлом я был, между прочим, психотехником, пока ваш товарищ Сталин не разогнал педологов и наш институт. А мой брат, правда двоюродный, так вообще получил инфаркт, после того, как закрыли его журнал, в котором он трудился главным редактором. Получил и умер.
- Что-то мне не очень нравятся такие речи, - сухо ответил Алексей.
- Ну, так пойдите и донесите на меня в НКВД. Ходить далеко не надо, одиннадцатый подъезд буквально напротив.
- А причем тут одиннадцатый подъезд? - не понял лейтенант.
- Вы еще многого не знаете об этом доме, - вздохнул Шпильрейн. - Если бы вы породнились с Карповыми, то узнали бы такое, отчего, конечно, стали бы спать меньше.
- Очень вы витиевато говорите...
- Просто много мыслей, и высказать их я не успеваю. Тем более, немного выпивши... Я вас, наверное, задерживаю? Вам хочется сейчас побродить в одиночестве, встретить рассвет, написать глупое стихотворение? Это все гормональные реакции. И ради Бога, сдвиньте ваши ноги, мне неудобно сидеть. Я понимаю, что после прогулки с прелестной барышней у вас ТАМ все распухло и болит, но вы заняли почти всю скамейку...
Лейтенант быстро покраснел и мгновенно сменил позу, положив ногу на ногу.
- Простите меня великодушно, - улыбнулся Шпильрейн. - И не краснейте - что естественно, то не без образа Яхве.