- Вы... Вы очень убедительны, Лев Моисеевич, или как вас там зовут по-настоящему?
- Смотря кто зовет, - усмехнулся Шпильрейн и откинулся на спинку лавочки.
- Но, скажите мне, почему я вам должен верить?
- А вот это вторая причина... Визуальная психодиагностика, методами которой я владею вполне себе уверенно, позволяет мне определить вас как человека флегмо-меланхолического темперамента, акцентуированного по дистимному типу. В переводе на человеческий язык - вы достаточно коммуникабельны, но, при этом, чрезвычайно восприимчивы и эмпатичны, а еще у вас аналитический склад мышления, извините за научный жаргон.
- Ничего не понял, - честно сознался Волков.
- Не важно, - отмахнулся Шпильрейн. - Из вас получится отличный психронолог. Коньячку-с?
И профессор протянул лейтенанту фляжку, серебристо блеснувшую в лунном свете. Небо уже очистилось, и вечная спутница влюбленных и поэтов мирно висела над мирной еще Москвой.
Лейтенант машинально хлебнул терпкого напитка.
- Армянский, пять звезд, - похвастался Шпильрейн и продолжил. - Конечно, таких, как вы - вагон и маленькая тележка. Но я хочу, чтобы внучка осталась жива.
- Внучка? - не понял Алексей.
- Или внук, - пожал плечами Лев Моисеевич.
- Так Оля ваша...
- Нет, нет. Не физически. Ксюша всегда была верна мужу. Я бы хотел, чтобы она была моей дочерью. Поэтому и считаю ее своим ребенком.
- Я не понимаю вас.
- А этого и не требуется.
И снова задымил трубкой. Пыхнул несколько раз и продолжил:
- Так что вы решили, лейтенант?
- А что я должен решить? В понедельник я уеду в Минск.
- А Ольга? Она не спросит ни тебя, ни родителей. Просто уедет к тебе. И все.
- Вы говорили, что девять этих, как их...
- Психронологов?
- Да, видели одно и тоже. А десятый?
- А десятый не нашел тебя. В его варианте тебя не было. Впрочем, там и войны не было.
- То есть, если я застрелюсь, войны не будет?
- Вот еще. Не все так просто, лейтенант. Ты вообще никто и на судьбы мира повлиять никак не можешь. Просто ты в том варианте не родился.
- А...
- Оля? Оля была. В том варианте я был ее родным отцом. И она там вполне удачно вышла замуж за какого-то купца. Андрея, кажется. Точно не помню. Помню, что не была счастлива.
- И что мне делать надо? - зло плюнул на асфальт лейтенант.
- Алеша, ты ее любишь?
Левая нога лейтенанта непроизвольно затряслась и по коже побежали мурашки.
- Да, - твердо ответил он.
- И сможешь отказаться от нее? Чтобы она жила?
Он закусил губу. Закусил так, что во рту появился теплый, солоноватый вкус. Отказаться? Отказаться от своей женщины?
- Вы сказали, что она была... будет... беременна?
- Да, - спокойно ответил Шпильрейн, глядя куда-то в небо.
- И он... Она... Они погибнут?
- Да, - и новое облачко дыма, прижимаемое послеливневой влагой, поползло между кустов только-только зацветающей сирени.
- Я вам не верю, товарищ полковник, то есть профессор, то есть... - хрипло сказал лейтенант. Он и правда, не мог, не хотел верить этому... Психронологу. Отказаться... Как можно отказаться от той, которую любишь?
- Хочешь проверить? - повернулся к Волкову Шпильрейн. - Могу обеспечить. Сам посмотришь на свое будущее.
Вместо ответа лейтенант снял пилотку, сжал ее в руке и обессиленно опустил голову. Спустя несколько томительных секунд глухо ответил:
- Конечно. Куда ехать?
- Зачем ехать? - удивился Шпильрейн. Откуда-то из тени скамейки он достал портфель, расстегнул его и достал часы-луковицу. На цепочке. Серебряные.
- Мне их, между прочим, Карл-Густав подарил, - похвастался Лев Моисеевич. - Тот самый!
- Маннергейм?
- Юнг! Он с моей сестрой Сабиной...
- Тоже двоюродной?
- Троюродной... Так вот, он с моей сестрой крутил, эмн... В общем, играли в доктора, да.
- К чему вы мне это рассказываете?
- Ни к чему. Просто хотел, чтобы вы обратили внимание на часы. Какие они серебряные, как блестят в лунном свете. Вы видите этот блеск, слышите позвякивание цепочки...