- Але! - голос, словно лапой котенка, тронул сердце.
- Оля? - голос вдруг сел и стал сипеть. - Это... Кхм... Я - Алеша Волков.
- Лешка! Как здорово, что ты позвонил! Ты придешь? Слушай, у меня тут все друзья собираются. Даже дядя из Тамбова приехал.
- Оля, я приду, конечно. Как ты сказала - ровно к восемнадцати...
- Можешь и раньше прийти! Заодно поможешь со столом. А то у папы радикулит...
- Оля, я можно я с друзьями приду? Нас тут трое...
- Конечно, Алеша! Приходите, места всем хватит! Папка! Лешка приехал!
Чем ближе они подходили к дому, тем больше Лешу охватывало смущение. Парнем он был высоким, стройным, да и военная форма красит любого мужчину, поэтому частенько ловил на себе взгляды девчонок. Но вот общаться с ними...
Нет, если по делу или там с девушкой приятеля Алексей мог разговаривать свободно и раскованно. А вот если ему девушка нравилась... Мямлил что-то непонятное про политическую ситуацию в Европе, не знал, куда деть внезапно неловкие руки, походка становилась деревянной. Про танцы и речи нет - сам он никогда не приглашал девушек. Изредка же, когда начинался "белый танец", высокомерного от страха и недоступного от стеснения лейтенанта приглашала какая-нибудь комсомолка из общежития швейной фабрики. И тогда... Тогда ловко крутивший "солнце" на турнике, владевший хорошим дриблингом, Алеша отчаянно топтался под новомодные танго да твистепы, держа партнершу на расстоянии вытянутой руки, и старался не глядеть ей в глаза. Ладони, отчего-то, сразу становились потными - он стеснялся и этого. А уж о том, чтобы чуть-чуть опустить руку ниже талии или тесно прижаться к молодому, гибкому девичьему телу, прикрытому лишь тонким ситцем, он даже и не мечтал.
Да и на танцы он ходил лишь потому, что его туда более смелые друзья по училищу затаскивали.
Пехотинцы предпочитали мотаться почти через всю Одессу до парка Аркадия. А там, в тени платанов и запахе акаций, почти на самом берегу самого Черного и самого прекрасного моря, их дожидались девчата. Правда, там же постоянно терлись и конкуренты из училища артиллерийского. Этим было - только из казарм выйти. До открытых стычек дело не доходило, но взгляды друг на друга бросали недобрые. Иногда приходилось объединяться, когда на танцы заявлялась шпана с Молдаванки или со Слободки. Пехота артиллерию прикрывала, а артиллеристы - пехоту. Вот тогда не обходилось без фингалов, за что пострадавший обычно получал наряды вне очереди, количество коих зависело от настроения начальника училища. Чем больше фингалов - тем больше нарядов. А если кого из курсантов задерживала милиция или военные патрули, гауптическая вахта минимум на пять суток. Потому что попался.
- Лех, чего завис? - ткнул Волкова в бок Островко.
- А? - очнулся тот. - Да так, Одессу вспомнил что-то.
- Красивая?
- Кто? Одесса? Очень.
- Да не... - засмеялся Островко. - Одесситка та - красивая?
- Какая одесситка?
- Тормоз ты дульный, - махнул рукой танкист. - Ну, идем?
Пока Алексей вспоминал и размышлял, они, оказывается, подошли к нужному адресу.
Огромный дом серой глыбой нависал над Москвой-рекой, за которой рубиновыми звездами алели башни древнего Кремля.
В парадной их остановили. Пожилой старшина - то ли вахтер, то ли часовой, пойми эту Москву с ее порядками? - поинтересовался их документами, а потом спросил цель визита.
Алексей долго и мучительно вспоминал фамилию Ольги, потом хлопнул себя по лбу и достал конверт с адресом:
- Ааа... Так вы к полковнику Карпову? Тогда вам в правое крыло. Они там собираются сегодня.
- В смысле? - не поняли лейтенанты.
- Так они в столовой день рождения дочки отмечают сегодня.
- В столовой?
- А где же еще? - удивился вахтер-часовой. - Здесь, чай, не баре какие живут, а красные командиры. Чего им в комнатах своих ютиться, когда специально для них организована домовая столовая?
А потом куда-то стал звонить, уточняя - "пропустить мальцов или как?", после чего лейтенанты отправились по длинному коридору в сторону, указанную старшиной.
Скромное семейное торжество, да...
В большом светлом зале сверкали разнообразными приборами столы, сдвинутые буквой "П". На столах, сияющих белоснежными скатертями, горками возвышались салаты-винегреты, блестели под электрическими лучами заливные, в узких тарелках, жирно развалившись, янтарно светилась рыба. И бутылки гордо вздымали к потолку вытянутые горлышки.
У Островко немедленно забурчало в животе, Волков непроизвольно облизнулся, Сюзев же икнул. И зачем они чебуреки на Горького ели? Впрочем, что молодому организму пара чебуреков? Хватит лишь на переход через Большой Каменный мост.