В конце концов, насчитали восемьдесят два трупа. Останки... Останки? Тела! ...накрыли черным полиэтиленом.
- Придется осенью хоронить, - почесал бороду отец Владимир, когда они шли в лагерь. - Сейчас гробов не хватит.
- Отож, - немногословно ответил дядя Миша.
- А заупокойную я по ним отслужу завтра.
- Твое дело, - опять согласился дядя Миша. - Кстати, поясни мне, атеисту-коммунисту, они же все отпеты уже. Так?
- Ага.
- А зачем тогда по второму, а то и третьему разу отпевать?
- Я тебе вот что скажу, командир... ты жрать хочешь раз в жизни или предпочитаешь каждый день по три раза?
- По четыре, - поразмыслил дядя Миша.
- Думаешь, душе человеческой одной "вечной памяти" хватает?
- Она ж и так вечная?
- Так и вечному огню газ нужен. Вот наша служба и есть тот газ для вечной памяти.
- Аналогию понял. А я думал, может грех какой?
- Что им наши грехи, святым-то?
- Хе! Какие же они святые? Комсомольцы, да коммунисты. Безбожники же!
- Смерть, командир, есть промежуточный итог жизни. Экзамен между земной и вечной жизнями. Вот как ты экзамен сдашь, такая отметка у тебя в аттестате и будет. Так говорю, молодежь?
Овсюков и Караваев согласно кивнули.
- И только попробуйте мне по истории четверку принести. Выпорю, как завещал товарищи Волков и Макаренко. Хотя вас, балбесов, розга не проймет уже...
- Та у нас училка, дура либеральная! - заныл Овсюков.
- Слышь, Овсюков, вот эти парни, которых ты поднимал, у них враг пострашнее был. А у тебя какая-то либералка. Победи ее умом, характером, словом. Понял?
- Так точно, - вздохнул Овсюков. Видать, как именно победить училку он еще не представлял.
- Ну вот, дядя Миша. Сдали эти парни свой самый важный экзамен. Отдали жизнь за други своя. Чем же они не святые?
- Ну... Я не знаю. Тебе виднее, я в этих делах мало понимаю.
- То-то же! - наставительно поднял палец к небу священник.
От ужина лейтенант тоже отказался. Сел в сторонке, у костра. Достал расческу неведомого бойца. Потом свою. И долго-долго сравнивал. Да, близняшки. Даже трещинка один в один. Как же так? Неужели, он, лейтенант Волков, сам себя взял и поднял? Как же так? Разве так бывает? Вот ты сидишь тут живой, а вот ты там, в лесу, мертвый. Одновременно!
Марк с Витей ходили вокруг да около, надеясь заснять лейтенанта в форме в поисковом лагере. Но тот не обращал на них никакого внимания. Волкову было страшно. Страшно от того, каким себя увидел, от того, что ему вот-вот придется вернуться назад, домой, страшно от наступающей беспощадной войны, от того, что никогда больше не увидит Лису, то есть Олю, конечно, причем тут Лиза, да?
В конце концов, Марк не выдержал и потряс лейтенанта за плечо:
- Лех, слушай, давай мы у тебя форму поэксплуатируем. Вон, Овсюков твоей комплекции, мы его поснимаем. Ты не против?
Тот просто кивнул, нет, конечно, он не против... Волков не заметил, что Марк подошел к отцам-командирам и что-то сказал им. Отец Владимир допил одним глотком горячий крепкий чай и подошел к костру.
- Что, парень? Накрыло? Это хорошо, значит, ты настоящий. Я двадцать лет назад первый раз поехал, в Мясном бору копал. Слышал о Мясном боре?
Волков отрицательно кивнул.
- Мы тогда тысячу, почитай, подняли. Вот это дело было, да. Сейчас, так уже. Мелочи. Чай, не грибы, не растут сами. Все надеюсь приеду и никого тут. Но пока вот, сам видел... Слушай, чего ты там в руках вертишь?
Волков машинально протянул священнику две расчесочки.
- Ишь ты, похожи. Копия, можно сказать. Где вторую взял?
- Моя.
- Твоя? Хм. Ну держи обратно.
Волков посмотрел на священника:
- И это все?
- А что ж еще?
- Ну вот как это объяснить? Моя и...
- Объяснить? А никак. Мозгов не хватит. Нет у нас еще такой объяснялки. Вот помрем - все узнаем.
- Да я уже умер.
- Да ладно? - хохотнул священник в камуфляже. - Нет, пахнешь ты, конечно, отвратительно. Тленом и прахом, но это тебе переодеться и помыться надо. Оживешь. Ну и благословляю на чарку! Заслужил, боец.
- Вы не понимаете, товарищ поп.
- А как мне понять, если ты не говоришь?
- А расскажу, поймете?
- А хрен его знает! - легкомысленно ответил отец Владимир.
- Как вы странно все время говорите, разве так священнику можно?
- Как?
- Ну... Лаетесь. Вон, Караваева псом смердящим, на блевотину возвращающимся обозвали.
- Так это ж цитата. Из Евангелия. Не читал?
- Нет.
- Оно и видно. Вот апостол Павел мастак лаяться. Я, в сравнении, мальчишка. Впрочем, не только по лаю. Так ты рассказывать-то будешь?