«Смотри не вылети в…вираж!»
ЕЗДА В НЕЗНАЕМОЕ
Поэзия — вся! —
езда в незнаемое.
Во мне — и взялся-то откуда? —
сигнал опасности горит:
я всех работников ОРУДа
притягиваю,
как магнит.
Всегда,
куда я ни поеду,
маячит синее вдали…
Я помню каждую беседу
с любым сотрудником
ГАИ.
И если вспыльчивая муза
в соавторстве откажет мне,
ГАИ Советского Союза
ее заменит мне…
вполне.
Сказал сержант мне
на Рублевском,
тактично перейдя на «ты»,
что не согласен с Маяковским
он в отношении езды.
Автограф ставя в протоколе,
я вся была, как тетива…
Сержант спросил меня: «Доколе?!»,
но все-таки вернул права.
Из транса
(вместо реверанса),
клянясь сержанту — «никогда!»,
твердила я слова романса:
«ГАИ, ГАИ—
моя звезда».
На трассах
в повседневных кроссах
прозрели вдруг глаза мои:
Литература на колесах —
нет, не подарок для ГАИ.
Ах, мы еще немало сложим
строк о ГАИ…
когда-нибудь…
Но коль не знаешь правил,
сложен,
увы, в незнаемое путь.
Прошу, но только не у бога,
а у дорожной колеи:
«Не подведи меня,
дорога,
Не оборви контакт с ГАИ!»
Путь без нее неинтересен.
Я помню:
где-то у Филей
напел чуть-чуть моих
мне песен
один молоденький старлей.
Он не просил пройти за ним, но
нахмурил брови: «Не гони!»
Я поняла тогда —
взаимна
моя любовь
с моей ГАИ.
Но вдруг ее случайно сглазит
тот, в ком поэзия молчит?!
Поэтому пускай мой ЗАЗик[1]
пока
под тентом постоит.
РАЗГОВОР С ИНСПЕКТОРОМ ГАИ
О ПУТЯХ ТВОРЧЕСТВА
..А потом вдруг раздался
тревожный свисток,
в нем была усмирения сила.
— Чем разгневала вас,
о хранитель дорог?—
я его чуть смущенно спросила.
И в ответ было столько его «почему?»,
что свой слух я о них поломала.
«Почему, почему?» —
до сих пор не пойму,
как вопросы его понимала.
— Почему превышаете
скорость в пути?
— Я пытаюсь опять горизонт обойти.
(И сверкнуло в презрительном
блеске погон:
«Не могу разрешить этот
странный обгон».)
— Почему не пристегнут
в дороге ремень?
— Не догонишь на привязи завтрашний
день…
— Что вы ищете в несуществующем дне?
Нет проезда туда! —
просвистело, как бич.
Запрещающий знак…
Пресловутый кирпич,
пусть он свалится
прямо на голову мне!
Он спокойно воспринял
мой горестный крик,
лишь как два стоп-сигнала
мигали глаза,
в них не схему, а образ
обрели тормоза.
— Я налево сверну?
— Невозможно. Тупик.
— Значит, снова любовь —
затворенный сезам?
— Не положено,—
только он мне и сказал.
— Но ведь в книгах везде
отступленья почти.
— Преступление,
если водитель в пути.
— Не водитель, писатель я, кажется…
Ах!
Если б видели вы полосатый тот взмах.
И тогда я права отдала — просекут!
Он вернул мне и тихо добавил при том:
— Выбирая такой вот
безумный маршрут,
осторожней, прошу, и с рулем,
и с… пером!
ИГРА
Сколько скрытого коварства
в сложной простоте добра!
Повстречались два кавказца,
начинается игра.
Все понятия сместились,
комплиментам нет числа…
Два приветствия
скрестились,
каждое — на полчаса.
В этом восхищенном мире
все идет в иной цене:
ты — шашлык,
а я — четыре,
ты — коньяк,
а я — втройне!
На Кавказе очень развит
этот способ,
этот вид:
кто кого перекавказит,
кто кого перещедрит!
Каждый взгляд подобен солнцу,
речи музыкой звучат…
Незнакомец незнакомцу
верный друг и нежный брат.
Их широкая натура
потрясает всякий раз.
…Ну, почему Литература
не похожа на Кавказ?!
МАГИЧЕСКИЙ КРИСТАЛЛ
Коллега зарубежный,
застольный кончив кросс,
мне задал неизбежный
классический вопрос.
Спросил (все рты раскрыли),
забыв про политес:
«А почему в России
так много поэтесс?!
Ведь вас (а он, простите,
в сравненьях не слабак),
как снега в Антарктиде,
как в Лондоне собак».
Признаюсь откровенно,
задумалась и я.
Виной тому, наверно,
эмансипация,
когда нам дали право —
оправданно вполне!—
работать, мыслить здраво
с мужчиной наравне.
А наши антиподы
по полу и т. д.
острят: «Капризы моды
в писательской среде.
Венеры не Гомеры,
как не обет обед.
Все это просто нервы
и результат диет.
Их парикам и стрижкам
хватило б головы…
Досуга много слишком
у женщины, увы!»
И впрямь — после работы
шагаешь в магазин
и все слагаешь оды
про занятых мужчин.
На рынке помечтаем,
в химчистку завернем…
К тому ж, мы не читаем
«Футбол» и «За рулем».
А время, ну, хоть тресни
стремительно течет…
И жалобные песни
сама плита печет.
Костер самосожженья,
увы, не пьедестал.
Ну, а воображенья
магический кристалл
необходим нам втрое,
хотя бы для того,
чтобы создать героя
романа своего.
Ни славы, ни наживы —
сама свой воз вези! —
Но живы,
нами живы
поэты на Руси.