― Чтобы осквернить алтарь. В храмах живут боги, богини стихий и чистые души, уже вышедшие из цикла, кровавая человеческая жертва навсегда оттолкнула бы их. Не говоря уже о бесовиках, этим только дай повод обвинить Пятихрамье в чем-то подобном. Мы им, как кость в горле, мешаем захватить не только трон, но и умы, и души. Уверена, вскоре, голося о скверне, здесь появились бы те, кто сам направил в храм пленса. Теперь, конечно, они сюда не сунутся, скоро здесь будет много людей, придут и саги из других храмов - нужно очистить это место от вмешательства тьмы. Тварь необходимо вынести на мороз, скоро тело зверя начнет разлагаться, я такое уже видела.
― А дух... пленс?
― Не думай о нем. Отдыхай. Погости в моем доме. Мне есть, что тебе рассказать.
― Нет, ― охотник покачал головой, ― мне нужно позаботиться о друге и о его близких. Но я вернусь, чтобы ты меня научила всему, что знаешь.
По пути Сегред отволок труп рыси подальше от храма и бросил его в снег. Он отрубил от хвоста большой, покрытый шипами, кусок, чтобы показать в охотничьем поселке, что убило Гереда, в глубине души желая, малодушно, толику оправдаться перед Тиршей и ее сыном. Джерра уложила хвост в тряпицу с солью. Подошедшие селяне и пожилой саг попросили охотника не закапывать тварь, обещав, что сами сожгут бестию позже, когда все смогут посмотреть на нее. Кто-то узнал по голове погибшую - местную жительницу, ушедшую накануне в лес за хворостом; в набежавшей за это время толпе зарыдали.
Сегред уходил от людских слез, раздумывая о том, как сообщить Тирше страшную весть. Провожая охотника, сагиня степенно поклонилась. Ее синие глаза неотрывно следили за ним, пока он не исчез в лесу, губы шептали благодарственную молитву.
****
Утром Сегред первым дело расспросил корчмаря о ночных гостях. Тот толком ничего не мог сказать, сообщил только, что королевские дознаватели стали очень уж интересоваться охотниками, особенно теми, у кого на сапогах нашиты такие особенные бусины...ну адман знает, какие. Сегред поблагодарил Бурчу, пожелал ему тёплого дома и чистого Дома. Бурча посоветовал охотнику снять приметную обувку и спрятать плащ, если тот пойдет в город. Сегред ответил, что в городе ему особенно делать нечего, и его ждут дела на востоке. Тирша заметно расстроилась из-за скорого ухода друга, она надеялась пригласить его к себе в город или, если он согласится, в деревню к отцу. Она проводила охотника да развилки на Тай-Аноф. Там друзья крепко обнялись, и Сегред клятвенно пообещал навестить вдову в одно из своих путешествий.
― Угу, знаю я тебя, ― ворчала Тирша, ― буду ждать - не появишься, не буду ждать - свалишься, как снег на голову, ищи потом, чем кормить дорогого гостя.
Сегред засмеялся и пообещал, что перед визитом обязательно предупредит женщину весточкой, и посетовал, что так и не увидел Релара. Тирша, совсем расстроившись, махнула рукой на прощанье и пошла широкими шагами к постоялому двору.
Охотнику нужно было спешить, чтобы рассказать Джерре о том, что он встретил в горах Коровьего Ряда тварь, подобную которой ни разу, за три года охоты на бестий, не встречал и не мог представить себе даже в самых страшных фантазиях. Он говорил с ней, и теперь он не удивится, если бестия уже идет по его следу.
Глава 4. Никчемыш
431 год от подписания Хартии. (сезон ранней осени).
Тормант
Тормант проснулся перед рассветом, ставни почему-то были приоткрыты, и за ночь налетело нудное комарье. Жрец не стал пользоваться по нужде помойным ведром в углу комнаты (пришлось бы выносить самому, дабы не попали в чужие руки выделения его тела), надел рубашку и спустился во двор. Внизу он встретил мальчика-слугу, который, зевая, тащил от колодцев ведро с водой, болтая его спросонья и обливая голые лодыжки. Мальчишка, уже, видимо, наслышанный о 'бесовике', поставил ведро и с наслаждением уставился на него во все глаза, отлынивая от работы и, наверняка, запоминая подробности, чтобы потом рассказать дружкам. Этот, по крайней мере, не боялся, а вот вчерашняя служанка-подавальщица, в тот момент накрывающая хозяевам завтрак во дворе, прыснула со двора, едва завидев Торманта, с таким ужасом на лице, что жрец даже удивился.
По подробной указке паренька-слуги за банной обнаружился аккуратный нужник. Там было довольно чисто, но, как в любом сельском нужнике, весьма 'благоуханно'; вернувшись в комнату и улегшись обратно в кровать, Тормант задумался о том, стоило ли ему и дальше оставаться на постоялом дворе. Отсутствие необходимых удобств и немудренный сельский быт он, привыкший к разъездам, пережить мог. Излишне любопытство и внимание - вот, что не нравилось жрецу. Лучшим решением стала бы комната внаем на семиднев, где-нибудь поближе к выезду из села - на случай непредвиденных проблем и подальше от любопытных глаз.
В обычных своих путешествиях, сея слово Храма, Тормант старался оказываться ближе как к людям простым, так и к именитым. Обаяние и манеры давали ему возможность инициировать множество поклонников, получая все больше даров с Той Стороны. Высший неоднократно ставил его в пример. Жрец и ныне не собирался сидеть без дела. Однако сейчас ему не требовалось внимание осторожных и тугоумных селян, бесноватых единобожцев и любвеобильных местных дам. Одних Тормант обычно отвращал, других притягивал. Веря в бесовскую порчу, матери прятали от его взгляда младенцев и молодых девушек. (Некоторые девицы, однако, невзирая на материнские запреты, зачастую сами искали с ним встречи, причем многие, романтично настроенные или религиозные, - ради спасения гибнущей его души. Интересно, будь на его месте косоглазый жирдяй - пастырь Секар из столичного храма - так же охотно стремились бы они к духовному подвигу?)
Тормант заснул. Днем сон его редко что беспокоило, лишь неясные, исполненные боли, голоса пробивались иногда с Той Стороны. Ни один дар от этого защитить не мог.
Жрец проснулся к полудню. Одевшись, спустился позавтракать. Молодой корчмарь подал на стол молоко и сырные лепешки, невнятно оправдываясь, что завтрак съеден, а обед еще не готов. Купцы уже уехали, стремясь засветло проехать вкруг обширного днебского леса.
В окна корчмы ему была видна суета перед лавкой Птиша - та только что открылась. Хозяйки, молодые и не очень, толпились у двери, тыкали пальцами в по-столичному застекленную витрину, куда хозяин выставил модные новинки. Птиш выскочил из дверей с большим тюком, который принялся ловко привязывать к седлу старенькой гнедой лошадки, перебрасываясь шутками с односельчанами.
Тормант вышел из корчмы.
― А, господин пастырь, ― приветствовал его лавочник как старого знакомого, продолжая возится с тюком. Лошадка косилась на груз, переступая тусклыми копытцами. ― Вы, я вижу, в постели залежались. Отдохнули? Что хотите сегодня делать?
Тормант светски улыбнулся:
― Прогуляюсь, адман Птиш. Напьюсь вашей незабываемой воды. Хочу присмотреть комнату на семиднев или поболе. Постоялые дворы - это не для меня, не в обиду вашей уважаемой жене будет сказано. Да и постояльцы могут стать недовольны таким...соседством.
― Да бросьте, ― Птиш махнул рукой, ― кому вы тут помешать можете. Кто скажет что, спросите, за чьи деньги ров вкруг села выкопали. Все благодаря госпоже нашей, Мартине. Живем, печали не ведаем, а у других и окаянники, и твари разные рыщут. Нет-нет, а кого утянут. Так вы и поговорите с госпожой, дом у нее большой, слуг из Буэздана привезла - все тихие, послушные. Комнат много. На серебре еду подают. Вам там все уютнее будет. Как умер господин Тирмей, муж госпожи, она хотела в столицу переезжать, но что у нас медяк, в столице - серебрушка. Подумала и осталась здесь.
Птиш заговорчески подмигнул жрецу:
― Очень у нас ее здесь любят...да.
'Не сомневаюсь, ― подумал Тормант, не забывая кивать и вставлять вежливое 'да что вы?'. ― Ты уж точно не один раз в имении бывал. То-то все знаешь, и про слуг, и про серебро. Хотя, может, и слыхал от кого-то. Нет, точно бывал, облизнись еще'
― Вот уж не думаю, что наша госпожа вам откажет в гостеприимстве. Такому видному мужчине как отказать? ― Птиш опять подмигнул жрецу. ― Она на вас вчера все глаза выглядела.