Если все будет хорошо, жрецу не придется проводить никаких обрядов над адманом Лардом: силы пленса хватит на двоих. А что до девушки, невесты управителя, нет такой любви, которая победила бы власть смерти. Домин будет доволен. Когда Логрета умрет, от старости ли, от разрушительной болезни, вызванной паразитированием пленса, или, все же, от разбитого сердца, он получит отличного работника, духа, зависшего в междумирье и вынужденного подчиняться приказам хозяина.
****
Борай шел себе вперед и шел, только домотканые штаны подергивались складками на бесформенном заду, а Тормант уже упарился - день выдался совсем не осенний, скорее летний. Каждое дерево и ручеек были в лесу никчемышу знакомы, вот он и на скалу влез - показать новому другу, откуда видел его в день приезда, и сыроежек в мешочек нарезал, и отвел к протоке, где год назад охотник забил тварь. Рубаха у никчемыша взмокла, он сунул голову в речную воду, удовлетворенно пофыркал и пошел себе дальше. Тормант, как Борай оглядывался, проникновенно улыбался мальчонке, а сам все время искал место, где остановиться. Шейный платок у него промок насквозь, сапог натер, жрец крикнул Бораю, чтоб тот остановился и присел на поваленное дерево. Лучше места было и не сыскать: маленькая полянка, скрытая от солнца кронами деревьев, еще не убитая осенью трава и ручей, чтобы напиться. Жрец с облегчением скинул гоун, окунул в прохладную воду платок и обтер лицо. Никчемыш примостился прямо на землю, даже прилег на живот, разглядывая что-то в траве и бормоча, по обыкновению.
― Борай, ― позвал его Тормант. ― поедешь со мной в большой город?
― Поедешь, ― откликнулся никчемыш. ― Борай поедет.
― Там много людей, много будет друзей, вкусной еды...
― А мама?
― Мама будет ждать Борая, шить ему теплую рубашку.
― А Мефей? Поедет с Бораем?
― Нет, дружок, ― Тормант склонил набок голову. ― Мефей тут нужен. Он хорошо работает.
― Работает, ― эхом отозвался мальчик, ― дары раздает.
― Вот именно. Умный мальчик. Какие дары?
― Пятнышки. Вокруг.
― Пятнышки? Верно. Вот давай с тобой поиграем в пятнышки. А сейчас вокруг нас они есть?
Никчемыш, казалось, заинтересовался, посмотрел по сторонам и словно сквозь жреца:
― Есть. Много. Над тобой много.
― Ты можешь с ними поговорить? Видишь ли, мне нужно найти...особое пятнышко, ― жрец с трудом подбирал слова. ― Очень нужное. Эта такая...игра. Просто посмотри мне в глаза.
Тормант, не жалея дорогие бархатные штаны, опустился на колени перед мальчиком.
Борай посмотрел.
****
Тормант тяжело дышал. Каким бы хорошим проводником ни был никчемыш, но темная мощь междумирья прошлась по жрецу, как плуг по полю. Несмотря на усталость, жрец не верил своему счастью: он добился того, что до сих пор было доступно лишь пастырям семи строк, он говорил с пленсом, тот отвечал ему устами медиума. Тормант не назвал бы поведение пленса подчинением, но то, что предложил пастырь, было выгодно им обоим. Госпожа Логрета могла радоваться, желание ее сбудется даже раньше, нежели обещал ей жрец. Вот только чем будет она расплачиваться за такую услугу?
Сила пленса, его яростная готовность, тоска по живому телу, удовольствиям живого мира - еде, питью, любовному экстазу - поразили Торманта. Он всегда чувствовал эти неупокоенные души междумирья, еще даже до того, как однажды одна из них заговорила с ним устами убогой девочки-шлюшки на постоялом дворе. Ему было пятнадцать лет, и всех его денег хватило только на придурковатую девчонку. Он до смерти перепугался, когда, натягивая на потное тело рубашку, услышал за спиной хриплый потусторонний голос. Все городские байке о мертвых тварях в телах живых и суккубах промелькнули у него в голове. Девка сидела на кровати полуголая, с задранной юбкой, и с усилием вещала. Голос ее, более напоминающий мужской, поведал перепуганному подростку о его незаурядной силе, способности к магии и будущем величии. Тормант, который в то время носил еще другое имя, выскочил из грязной комнаты, сунул деньги хозяину девчонки, и удрал, слыша вдогонку скабрезные шуточки. Он не забыл, и в сумерках, сгущающихся над живыми богами, получил, наконец, подтверждение своей исключительности.
Мальчик лежал на траве, поджав ноги, дыхание его было громким, неровным. Жрец склонился, повернул голову никчемыша к себе. Кровь из носа мальчика пролилась в траву, Тормант вытер ее с лица никчемыша, затер землю носком ботинка, потом тряс Борая, пока тот не открыл глаза и настойчиво несколько раз произнес, ловя мутный взгляд никчемыша:
― Это была игра. Тебе было хорошо и весело. Забудь все остальное, забудь, спи.
Мальчик вновь послушно повалился на землю. Тормант понял, как несказанно ему повезло с никчемышем: тот был как дудка у его губ - пел, когда надо, молчал, когда угодно. Жрец привалился к поваленному стволу, блаженно смежил веки. В памяти всплыло одутловатое лицо госпожи Мартины.
― После, после, ― пробормотал пастырь. ― Подождет. Теперь я могу все.
****
Поутру выяснилось, что с госпожой Мартиной праздновать победу он поторопился. Та слушала жреца за завтраком, сидя в беседке под айвовыми деревьями, а глаза ее выпучивались из орбит.
― Кем? Кем я стану?! Я стану пленсом, я умру!
― Только ваше тело...старое...
― Я старая? ― взвизгнула госпожа Мартина.
Немолодой слуга, подошедший к столу с подносом булок, покосился на гостя.
― Что вы, что вы, ― успокаивающе забормотал жрец, ― я вовсе не это имел в виду. Вы прекрасны, но, вы же понимает, все мы смертны...
― И что? Помирать такой молодой?!
― Почему помирать? Вы же будете живы, будете себя осознавать в новом теле, как сейчас. Конечно, нужно какое-то время на привыкание, но...
― Мне чудесно живется и сейчас! ― госпожа Мартина схватила нож и принялась мазать маслом творожную булку.
― Да, но лучшие годы ваши на исходе, ― вкрадчиво произнес Тормант, опасаясь нового взрыва негодования.
Навязчивый слуга отошел в сторонку, но, видно было, прислушивался к эмоциональной беседе.
― Уже одолевают некоторые хвори, и экстазы не такие продолжительные...
Госпожа Мартина угрюмо куснула мягкое тесто.
― Представьте молодое, прекрасное тело юной девушки, которую вы можете выдать, скажем, за свою родовитую племянницу, дочь покойной сестры, поселить в этом самом доме на законных основаниях.
― А куда денусь я?
― Это и будете вы, ― Тормант мысленно досчитал до четырех. ― В теле молодой, прекрасной девушки.
Госпожа Мартина призадумалась, но, к раздражению жреца, покачала головой:
― А если я потеряюсь? Я умру! А если придут саги и выгонят меня? Как я стану жить без тела?
Тормант всплеснул руками:
― Саги? Кто нынче боится сагов? Наш король - почти жрец Храма Смерть Победивших! И что же думаете, вы первая, кто меняет тело? Уж поверьте, скоро очереди поклонников будут выстраиваться перед Храмом, чтобы отдать за это огромные деньги! Вы знаете, сколько заплатила одна дама за прекрасное, юное тело невинной девушки?
Тормант негромко назвал сумму. Госпожа Мартина изменилась в лице.
― Она ныне жива и здравствует. А вам я предлагаю эту...почти безболезненную операцию бесплатно, в знак моего расположения. Мне больно видеть, как ослепительная поклонница упускает подобную возможность, поскольку я один из немногих жрецов, способных пересадить вашу суть в другое тело.
Госпожа Мартина задумалась, ее губы и подбородок блестели от масла.
― Где же мы найдем такое тело? ― спросила, наконец, поклонница.
Тормант с облегчением принялся за фаршированные фазаньи яйца.
― О, не волнуйтесь. Я обо всем позабочусь сам. Вам только нужно поехать со мной в Патчал и пожить немного в специально нанятом для вашего удобства доме.