Толпа собиралась, люди чего-то ждали, заметно волнуясь. Большинство тех, кто пришел на площадь перед Храмом, были цеховыми работниками, 'фартушниками', но то тут, то там в толпе мелькали богато одетые господа в сопровождении слуг. Со стороны широкого переулка подъехало несколько карет и телег, из-за тесноты кучера и возчики ругались, перекрикивая друг друга. По некоторым, услышанным в толпе фразам, Мейри поняла, что на этот день назначен был снос Храма, самого древнего и почитаемого в столице, и горожане собирались помешать этому. Многие из собравшихся с беспокойством поглядывали в сторону одной из телег, на которой с равнодушным видом, покуривая трубки и поплевывая, восседали крепкие молодые люди с молотами на коленях.
Мейри из осторожности отошла к выходу в проулок - она знала, на что способна разбушевавшаяся толпа: когда-то вот такой же людской поток неподалеку от Четырех Сел смел с лица земли поселок бершанцев-переселенцев, обвиненных в краже скота. Однако наблюдая за потоками стихий над Храмом, девушка почувствовала нечто необычное и осталась на площади. Ропот нарастал. Саги, двое мужчин и женщина, стояли рядом с Храмом. Они успокаивали людей, но толпа уже никого не желала слушать.
Несколько мужчин в темных гоунах остановились недалеко от девушки, у одного из них кончики пальцев были выкрашены в черный цвет, у двух на лицах видны были татуировки. Девушка с интересом смотрела на 'всамделишных' бесовиков. Те оглядывали толпу и негромко переговаривались. Из проулка выехала карета, из которой почти на ходу выпрыгнул высокий смугловатый господин лет сорока, с хмурым, напряженным лицом. Он поздоровался с учтиво поклонившимися мужчинами и скрылся в храме, пройдя совсем близко от девушки. Та успела разглядеть четыре строки татуировок и алую подкладу на плаще. Остальные бесовики, переглянувшись, последовали за ним.
Мейри мысленно присвистнула. Четыре строки - высокий ранг. Храм Смерть Победивших посчитал снос старого Пятихрамья достаточно значительным событием, чтобы послать туда жреца не из последних.
Люди уже в полный голос выкрикивали призывы отстоять храм и бить проклятых бесовиков. Молодчики с молотами не спеша слезли с телеги и прошли через толпу ко входу в храм, зыркая по сторонам. Вслед им летели проклятья.
― Без истинной веры оставить нас хотите?!
― Прогоним бесовиков!
― Храм - наш! Не дадим святотатству свершиться!
― Ласточка! Ласточка прилетела!
Мейри удивленно обернулась. Совсем рядом, у ступенек кареты, в которой приехал жрец четырех строк, в возбуждении размахивая руками, прыгал на месте убогий паренек, некрасивый, низенький, лопоухий, с крупной бугристой головой и глазками-щелками. Никчемыш. Рыжеволосый парень, по виду слуга, шипя, пытался втащить паренька в карету - тот вырывался и кричал:
― Уйди, Орех! Уйди! Ласточка моя прилетела! Пусти!
Воспользовавшись тем, что убогий отвлекся на слугу, Мейри шагнула под арку (у входа солидного двухэтажного дома) между оплетенными вечнозеленым вьюном створками кованой решетки. Никчемыш обращался именно к ней. Ласточка - это она. Так ее звали...саг и...многие. Осторожно выглянув, девушка увидела, что паренек потерял ее из вида и крутит во все стороны лобастой головой. Слуга, видно, уселся обратно в карету - наружу торчали носки грязноватых сапог. Мейри свистнула и махнула рукой, когда никчемыш обернулся на звук. Паренек радостно заулыбался и забежал под арку. Девушка строго посмотрела на него и спросила:
― Меня, что ли, звал?
― Тебя. Прилетела? ― никчемыш погладил ее по руке, глядя ласковыми влажными глазами.
Мейри кивнула и улыбнулась, разглядывая мальчика. Тот в восторге таращился на 'ласточку'. Пленсы натворили дел в Доме никчемыша, но ушли, не удержались, не смогли угнездиться в царстве большого, невинного сердца. Мейри не нужно было объяснений, чтобы понять: он такой же, как и она - путник, бредущий по дорогам сразу трех миров. Разглядел ее, в толпе увидел. Мейри вдруг нахмурилась:
― Ты чей? С кем ты тут?
Никчемыш дожил до таких, немалых для его Дома, лет, хорошо одет - кто-то заботился о нем. Паренек забубнил что-то, кивая на карету. Из невнятных объяснений девушка поняла, что 'Орех плохой, бьет Борая, а учитель хороший, кормит Борая, но гулять не пускает'
― Тебя Борай зовут?
Никчемыш мелко закивал, подпрыгивая на месте.
― А я - Мейри.
― Мейри. Ласточка.
― Ты тут с кем?
Мальчик замахал в сторону храма. Там как раз подкатили ко входу телегу, и давешний четырехстрочный жрец вскочил на нее, оказавшись выше толпы. Головы собравшихся обернулись к бесовику, заговорившему звучным, хорошо поставленным голосом. Ветер доносил до спрятавшихся под аркой гул толпы и обрывки фраз пастыря.
― Горожане, уважаемые жители Патчала... разные боги, в которых мы веруем...святотатство совершено не сегодня и не вчера...знаю, что...
― Учитель! Учитель! ― смеясь, закричал Борай.
― Этот, что ли? ― нахмурилась Мейри.
Толпа перекрикивала жреца, один дюжий адман подобрался вплотную к телеге и недобро взирал на оратора снизу, сжимая в руке увесистую палку. Со стороны городской окраины на площадь вошел отряд такшеарских наемников - четверок семь воинов с пишталями и арбалетами. Саги пытались утихомирить толпу, но людской поток, отхлынувший от вооруженного отряда, поглотил их и увлек за собой. Темные фигуры бесовиков мелькали вокруг телеги. Часть наемников пробила дорогу к жрецу дубинками, часть выстроилась в ряд перед волнующейся живой стеной.
― ...религия...утратили веру...захват власти и насилие, ― до Мейри долетал окрепший голос пастыря четырех строк. ― ...жертвоприношения...зверства...сотни самоубийств по всей...не оставили равнодушными...петицию королю за подписью...собрались здесь, чтобы положить конец...
― Вот что, дорогой, ― Мейри повернулась к Бораю, положила руки ему на плечи, глядя в глаза мальчика. ― Здесь сейчас будет шумно и страшно. Мне нужно уходить. Спрячься в карете. Хотя, нет. Если наемники не сдержат толпу...Ты можешь сказать тому парню в карете..?
― Ореху.
― Да, ему, чтобы увез тебя отсюда?
― А учитель?
― Вот за твоего учителя я как раз и не беспокоюсь. Так сможешь? Скажешь, что учитель сам велел.
Борай кивнул.
― Вот и славно, ― пробормотала Мейри. Она продиктовала мальчику свой адрес и заставила его повторить дважды. ― Найдешь меня после. Подожди, я скажу, и ты побежишь к карете. Понял?
Жрец вещал. Такшеарцы не вмешивались. Толпа смелела. Над аркой послышался стук закрывающихся ставней - богатые горожане боялись за свое имущество. Пока, за густой зеленью вьюнка, Мейри и Борая никто не видел, но дальше оставаться в ненадежном убежище было опасно. На площадь подтягивалась буйная молодежь, далекая от религиозных разногласий, но разгоряченная самим фактом противостояния города и власти. Мейри разглядела тех самых школяров в войлочных шапочках, что давеча спугнули ее с набережной, в руках у них была крупная речная галька. Такшеарцы перестраивались по приказу командира, заслоняясь обитыми железом щитками.
Девушка уже стала бояться, что Борай не успеет проскочить между протестующими и наемниками. Она вдруг заметила среди набежавших горожан странную фигуру: молодая рыжеволосая девушка, по виду горожанка, хорошо одетая, изящная и миловидная, растерянно оглядывалась по сторонам. Видно, думала праздно гуляющая девица, что нынче повсюду в столице празднества, вот и увязалась за толпой. Ее толкнули и обругали - чуть не упав, она отбежала к самой арке, заслонив Мейри весь вид на площадь. Юная сагиня помянула про себя всех тхуутов Метрополии и демона Мафуса, со всеми его четырьмя головами и родственными связями. Она уже хотела окликнуть рыжеволосую, чтобы отошла, и заодно предупредить ту, чтобы убиралась с площади, пока не поздно, но Борай вдруг учудил: просунув руку между прутьями решетки, оплетенными листвой, он коснулся плеча стоявшей у решетки девушки и нежно протянул: