― Вот-вот, грустная сказка. Она, наверное, была вся седая, и ей больно было смотреть на человека, который ее даже не узнал, ― Мейри перевернулась на живот, потягиваясь после долгого лежания на травке, выгнувшись так сильно, что пальцы босых ног коснулись косы, уложенной пучком на затылке. ― Эээээх... Если там все сказки такие, верни книгу продавцу и потребуй семь золотушек обратно.
― Ты что? Это же дометрополийские притчи, легенды Пятихрамья! ― возмутилась Тай. ― А книга издана еще при Гефриже для библиотеки Мефта. Мне вообще повезло! Торговец сказал, такие уже и не печатаются.
― Вот в это я охотно поверю, ― согласилась Мейри. ― Кто же нынче сажеским сказкам позволит умы беспокоить? Ну ладно, почитай еще что-нибудь, только повеселее. А нет там, случайно, про Мафуса и хитрого старого охотника? Мне ее в детстве учитель читал.
― Кажется, есть, ― Тай продемонстрировала подруге иллюстрацию, изображающую старика в перевязанных сапогах верхом на четырехглавом демоне.
― Ух ты! ― обрадовалась Мейри. ― Я ее до сих пор почти наизусть помню.
― Тогда не интересно. Я почитаю тебе другую, о твари и сажеской дочери.
― Ладно, ― Мейри положила голову на согнутые руки и приготовилась слушать.
― ...Давным-давно жил на свете один демон. Хитростью заманил он в свои сети доброго юношу и убил его, превратив его душу в пленса. Он поместил его в огромного волка, заставив служить себе до конца его звериных дней. Скакал черный волк по лесам и полям и беспокоил народ на радость демону. Встретил преображенный однажды мудрую сажескую дочь, что готовилась стать женой великому охотнику. Хотела дева изгнать пленса в темные миры, да разглядела в нем душу чистую. Долгие беседы вела она с ним и полюбила его всем сердцем...
― Ого, ― Мейри хмыкнула. ― А как к этому отнесся ее жених?
― Не перебивай...Стал волк защищать деву от бедствий и нечисти. А когда пришел к ней нареченный ее, сказала она ему: 'Прости, друг мой добрый, что богами велено, людям не изменить'. Поплакал охотник, погоревал, но принял волю молодой сагини. Побратался он с черным волком. Но демон времени даром не терял. Прознал он о дружбе своего слуги с сажеским людом, приказал другим слугам найти их и убить...
― Брррр, ― Мейри поднялась и села, нащупывая в траве сапоги, ― Сказки, одна другой лучше. Даже слышать не хочу, чем там дело закончилось, уж точно не свадьбой. Видала я преображенных, вернее то, что от них оставалось после встречи с охотником. Такой любви и врагу не пожелаешь. И вообще, нам пора уже, солнце садится. Не хватало еще праздник пропустить.
Тай посмотрела вокруг. И точно, вечерний свет, прозрачный, как слюда, гас, и резкие тени ложились в шуршащей листве. С реки повеяло прохладой. Лягушки завели свою нестройную песню. Тайиле было жалко уходить с безлюдного берега и возвращаться в город, словно к постели беспокойного больного, склонного к неожиданным выходкам и лихорадочному бреду. Девушка охотно променяла бы шумное веселье на тихий вечер у Неды. Она заглянула в конец сказки, уже с трудом различая в сумраке витые буквы.
― И все же, ты не права, ― вздохнув, сказала Тай. ― Все закончилось свадьбой.
― Страшно даже представить, ― ядовито заметила Мейри.
Девушки пошли след в след по узкой тропинке вдоль берега Неды, поросшего цепким кустарником. Из влажных зарослей поднималась пелена зеленоватой мошкары, и Тай замахала руками, не давая жалящим насекомым усесться на лицо. Она заметила, что комары и мошки, словно издеваясь, тянулись за ней сероватой вуалью, а к сагине даже близко не подлетали.
Тайила не стала спрашивать Мейри, почему так, опасаясь, что подруга заведет назидательную речь о внутренних соках, застоях и движениях энергии в теле человека, и по всему обязательно окажется, что виновата сама Тай, что не следит за своим Домом и позволяет селиться в душе грустным мыслям, разрушающим баланс и привлекающих кровососов. С Мейри станется связать докучливую мошкару с настроением Тайилы. Пару дней назад, вот, присмотревшись к чтице, погруженной в невеселые думы и непонятную тревогу, подошла и шлепнула ее по спине, между лопаток, ладонью наотмашь, а ладонь-то была тяжелая, привыкшая к деревенскому труду. Тай икнула от неожиданности и возмутилась. А Мейри, ухмыляясь, как ни в чем не бывало спросила:
― Легче?
Тай замахнулась на нее, чуть поворчала, прислушиваясь к своим ощущениям, но потом признала: да, легче. Словно ладонь сагини вышибла давно прижившиеся в груди тревогу и чувство чужого взгляда, от которых не помогали ни покой, ни забытье. И во сны проникало беспокойство, а иногда снилось такое, от чего поутру заливало щеки краской. Тайила примерно представляла себе, как любят друг друга мужчина и женщина, но к ТАКИМ плотским утехам, что снились ей в последнее время, ее совсем не тянуло, да и воспитание помогало держать в узде девичьи фантазии. Неужели так взыграло естество, что, она, бывало, просыпалась среди ночи, разгоряченно дыша и почти с ужасом вспоминая, как билось рядом с ней ненасытное мужское тело, и жадные руки оставляли на коже жаркие следы, ощутимые и после пробуждения! Чтица даже хотела, преодолев смущение, рассказать об этом подруге, потому что во сне ей было страшно так, словно она кроме тела, отдавала на чужую волю и жизнь. После шлепка Мейри все прекратилось, и Тай с недоверчивой радостью уже несколько дней просыпалась, принося из сновидений в явь милые образы Магреты, Латии, Реланы, Кратишиэ и других близких ей людей. Словно и не было ничего. Словно сны эти снились не ей.
Тайила порылась в сумке и достала купленную в лавке нагрудную косынку. Старую она потеряла в толпе у Храма, а теперь смогла сделать себе подарок. Девушка полюбовалась тонкой колофрадской кисеей и накрыла косынкой голову и плечи. Стало полегче, но комары ухитрялись лезть под юбку и кусать за голые лодыжки. В сумке звякнуло золото, Тай озабоченно подумала, что нужно зайти домой и деньги оставить там. До города оставалась пара столбов, река осталась внизу, и с холма девушки увидели цепочки огней в ярко освещенном лабиринте домов и улиц. Патчал праздновал Тан-Дан. Тай и Мейри переглянулись и стали спускаться навстречу веселью и приключениям.
****
Филиб.
Тормант расхаживал перед Филибом взад-вперед, скрестив руки за спиной. Королевский духовник явно нервничал. В здании Синклита сегодня заседают до полуночи пастыри многих строк, чтобы выбрать Высшего. Торманта к собранию не допустили, поскольку он сам претендовал на место главного пастыря. Результаты будут известны лишь через пару четвертей, когда секретарь на глазах у тайно голосовавших разберет опущенные в короб жетоны с именами.
Начинался Тан-Дан, и отряды бесовиков были брошены на защиту чести Храма прямо в развеселую толпу. Но Тормант, должно быть, прекрасно знал, что в столицу съехались многие пастыри и поклонники разных рангов со всей Метрополии, что охрана синклита усилена и за спиной у жреца четырех строк ведется странная возня.
Филибу игры главных тоже были некстати.
Тормант приостановился и хмуро взглянул на чиновника.
― Каков твой Дар? ― спросил он, не церемонясь с поклонником одной строки.
― У меня их много, ― уклончиво ответил Филиб.
― Надо же, Лакдам своим работникам благоволил. А что для Храма делать умеешь? Ты не жрец, не пастырь, Даров не раздаешь. Что тогда? Обычного поклонника в Предгорье не послали бы.
― Я наполовину бершанец.
― И?
― Моя матушка с мертвыми не воевала, а дружила, как и многие в ее краях. Я часто знаю, чего хотят духи.
― Пленсы?
― У нас их называют 'морч'.
― Ты их видишь?
― Чувствую. Они дают мне мысли или видения. Если я правильно их толкую, то узнаю то, что знают они. Если морч отметили вниманием какого-нибудь человека, я буду знать о нем то же, что и духи. Не все. Многое скрыто и от них. Но я могу попросить их прилипнуть к кому-нибудь.
― Чем ты за это расплачиваешься?
― Это работает в обе стороны. Я помогаю им найти людей, тех, что вне их 'взгляда'. Я 'открываю' для морч человека, и они могут питаться им. За это они служат мне. Когда желают.