Тормант прищурился:
― И ты можешь кинуть им в пасть любого? Без его на то желания? Без согласия?
― Только того, у кого есть...слабость. Страх, похоть, гнев, зависть....Если у кого-то есть грех, значит, он уже согласен.
― Хм... полезное для Храма умение. И ты не глуп. И ты сам пришел ко мне с предложением своих услуг...Стоит ли мне опасаться тебя? Сейчас ты со мной, а если завтра впаду в немилость у синклита - станешь следить за мной с помощью своего морджа? ― жрец словно бы в шутку покрутил ладонью над своей головой.
― Морч, господин, ― Филиб с легкостью сохранял на лице невозмутимое выражение. ― Я поклялся вам в верности и клятвы не нарушу. Да, я на многое способен, господин Лакдам ценил мои таланты. Но сейчас...Я теряю умение, сидя за погрызенном мышами столом в королевском документарии, где подсчитываю взносы донаторов Храма. Я так не могу. Я учился у господина Ильмика, пастыря четырех строк, и прошел все испытания с высшими оценками. Разве в документарии мое будущее?... И я не смог бы следить за вами, даже если бы захотел. Морч не может жить там, где есть...нечто более сильное.
Тормант задумчиво потер пальцами гладко выбритый подбородок. Он больше не носил усов и бородки и казался постаревшим от того, что растительность не смягчала, как прежде, резкие черты: острые такшеарские скулы, впадины, вертикально прорезавшие длинное лицо, и татуировки, разбитые старым шрамом.
― Ты очень ошибаешься, брат, если думаешь, что со мной тебя ждет великое будущее, ― почти виновато произнес жрец. ― Нашел бы ты лучше себе другого покровителя, под стать твоим способностям... Ну да ладно. Ты все еще занимаешься делом девицы Нами?
― Да, господин, ― торопливо заговорил Филиб, ― поэтому я пришел сегодня к вам и прошу об услуге. Одна из них была недалеко, но я потерял ее. Морч больше ее не чувствуют. Говорят, она зналась с сагами.
Тормант скривился:
― Так поэтому ты хочешь, чтобы мой юный Борай пошел с тобой? Признаюсь, но мне сейчас совсем не до этого.
― Но, господин, ваш...юноша говорил с ней на площади в день столкновений у пятихрамья, я видел это собственными глазами...
― Знаю, знаю, ― жрец четырех строк измученно улыбнулся. ― Ты подозреваешь, что самозванки замышляют против меня. Поверь мне, брат Филиб, для них сейчас это бессмысленная трата времени. Не в том я положении при дворе. Да и от Борай узнать что-нибудь секретное...? Он ведь никчемыш, ты же видел.
― Да, господин. Он ваш слуга? ― Филиб решился задать вопрос, не дававший ему покоя.
― Почти. Приютил сына одной почтенной ораты. Нужно было помочь несчастной женщине.
Филиб состроил сочувственную мину, а про себя уверился, что Борай - сын Торманта. Такое бывало: у пастырей храма, особенно у осененных многими строками, частенько рождались уродцы. Жрецы не заводили семей, лишь мелкие пастыри иногда женились. В Храме Смерть Победивших не существовало ритуала бракосочетания, и желающие связать себя супружескими узами обращались в обычные документарии. Большинство жрецов, глубоко ушедших в таинства служения, становились бесплодными (как говорилось, Повелитель 'увязывал чресла', чтобы служители не тратили силы на низменную суету и чтобы не было искушения поделиться с непосвященными сакральными знаниями). Однако время от времени в результате случайных связей на свет появлялись такие вот 'бораи' или что похуже.
― Мальчика я тебе не доверю, ― в который раз повторил Тормант. ― Один раз я его уже чуть было не потерял. Почему ты думаешь, что он пойдет к ней?
― Я знаю это доподлинно. Морч...
― А без Борая твои...друзья не могут тебя привести к девице Нами? Это которая из них?
― Старшая, господин жрец...
― Называй меня Тормант.
― Тайила Нами, брат Тормант, девушка, по моим сведениям, самая близкая к королеве.
― Внучка Магреты? ― жрец сел в кресло, рассеянно поглаживая подбородок. ― Твое рвение в этом вопросе похвально. Но...Послушай, что я тебе скажу. Не вздумай только это выболтать. Нынче я - простой духовник Лоджира, пусть будет он четырежды...благословен. Король вызывает меня и днем, и поздней ночью. Знаешь, зачем? Чтобы рассказать мне о своих фантазиях и сновидениях. Третьего дня он видел во сне дракона с мужскими чреслами, из которых сочилось семя. 'К чему бы это, любезный брат Тормант. Я ли тот дракон? Или тот дракон не я, а кто-то, кто замышляет против меня? Быть может, я ищу покой и любовь совсем не там? ― пропищал жрец, кривляясь и подражая жеманству Лоджира.― Быть может, любезный брат, мне сменить возлюбленного?' 'Вы, Вы, Господин мой, этот дракон. Ваша доблесть и решимость велика, как драконий...' ― Тормант грязно выругался, вскочил и принялся вновь расхаживать по комнате. ― Иногда мне кажется, что он издевается надо мной! Неужели мог Толий терпеть такое каждый день? Хотя и я бы терпел, если бы в паузах между красочными описаниями снов и туалетов придворных юношей мог бы вставлять хоть пару...бесовых...тхуутовых слов! Он же не слушает меня! Это человек, который победил Близнецов и захватил трон Исполнителей Хартии?! Стоило мне заикнуться о Магрете и королевской крови, и он поскучнел и замолк. Я уверен, что кто-то из синклита уже ищет самозванок, но я...! Мне не доверено ни-че-го! Адман Перепел, создатель бестий, посмел в открытую усомниться в моих полномочиях. Он не захотел меня слушать и отправился прямо в синклит, а меня и близко не подпустили к залу заседаний! Я ведь духовник короля! Мое место в маленькой комнатке, рядом со спальней! Которая четверть? ― вдруг рявкнул Тормант. ― Я не слышал городских колоколов!
― Вторая после полуночи, господин...брат. Синклит, должно быть, уже закончил голосование.
В эту же секунду в дверь постучали. Орешек внес на подносике конверт с оттиском пурпурного дерева. Тормант одним рывком сорвал печать и пробежал глазами содержимое записки. Он побледнел и сел в кресло, держа в протянутой руке голубоватый лист. Филиб взял записку из дрожащих пальцев покровителя и прочел ее. Он ничуть не удивился, потому как, в отличие от Торманта, уже давно предполагал подобный исход. Высшим Пастырем Храма Смерть Победивших, гласом Бессмертного Повелителя, был избран пастырь трех строк Сюблим из рода Дофорей.
Тормант сидел в кресле, прикрыв глаза рукой. Не отнимая ладони от лица, он глухо проговорил:
― Бери Борая и найди мне Тайилу Нами. Я отдам необходимые распоряжения Орешку и слугам. Если справишься первей синклита, будешь купаться в золоте и жить вечно. Ступай.
Филиб поклонился и вышел за дверь.
****
Филибу не пришлось долго ждать. Никчемыш скакнул из подворотни, будто за ним гнались. Орешек незаметно вышел вслед и присоединился к Филибу. Борай остановился только, чтоб купить себе пару марципановых колбасок и поговорить с торговцем праздничного барахла на углу у каретной станции. Продавец, как поняли соглядатаи, объяснял никчемышу дорогу. От лотка мальчик отошел уже в тряпичной полумаске на лице. Он шустро двинулся по освещенным улицам, и мало кто обращал внимание на торопливо семенящего паренька с коричневой нашивкой прислуги.
Филибу и Орешку сильно мешала веселящаяся толпа. Орешку - особенно. Слуга то и дело оборачивался на ярко разодетых девок, поэтому Филибу приходилось полагаться только на себя и стараться изо всех сил не потерять никчемыша в толпе. Борай все время оглядывался и путанно расспрашивал прохожих. До него, похоже, доходило туго, и он долго кружил переулками, пока от набережной не увязался за пожилой парой, согласившейся показать ему дорогу.
Борай дошел до тихого богатого пригорода и, стянув с лица маску, постучался в дверь двухэтажного особнячка. Филиб и Орешек притаились за углом. На стук из дома выглянула пожилая ората-служанка. Она с недоверием выслушала бормотание никчемыша, на минуту скрылась, оставив Борая ждать на ступеньках перед закрытой дверью, а потом просунула в щель руку с клочком бумаги. Дверь захлопнулась, а никчемыш сел на ступеньки, чтобы при ярком свете уличного фонаря прочитать записку. Он с четверть четверти шевелил губами и мэкал, потом встал и закружился на месте, гадая, куда идти. Борай двинулся в сторону набережной, но в особнячке стукнули, раскрываясь, темные ставни с дорогими витражными вставками.