Алота сунула руку под нагрудную косынку, достала из корсажа мятый конверт и протянула юноше. Доф медленно раскрыл конверт, бросив на девушку вопросительный взгляд.
― Когда это пришло?
― Незадолго до нашего возвращения. Читай. Я показала письмо Мейри. Она не стала читать, но сказала, что тот, кто написал его, прямо или косвенно виноват в моей болезни. Она сказала, что я должна была умереть. Мейри сказала, что она...та женщина...она была разочарована тем, что я...жива...Роф получил твои письма. А она их прочла. Ты писал в них о моем выздоровлении.
Адман Лард развернул надушенный листок с золоченным родовым гербом, прочитал его содержимое. Потом свернул письмо и сделал резкий жест руками, намереваясь его порвать.
― Нет! ― вскрикнула Алота и выдернула скрученный листок из побелевших пальцев Дофа. ― Сохрани его! Мейри сказала, что зло вернется обратно и когда-нибудь все будет решено. Возможно, когда-нибудь это станет свидетельством против этой женщины.
― Как он мог?!
― Он твой брат! Он не виноват! Колдовство слишком сильно!
― Почему ты не попросила Мейри?
― А как я могла! Ты ослеп? Она в беде! Бежала отсюда, чтобы не причинить нам вред. И Тай отослала. Ты же знаешь, что творится в городе.
― Я поеду к нему! ― Доф развернулся и направился к двери.
― Никуда ты не поедешь! ― крикнула Алота ему в спину, а когда он обернулся, договорила. ― Ты ни в чем его не убедишь. Он околдован. Та женщина женила его на себе и купила ему родовое имя! Это влиятельная семья, ты ничего не докажешь! А колдовство рассеять не под силу даже Мейри. Радуйся, что я жива!
― Она написала, что Роф отказался от меня, ― растерянно проговорил адман Лард. ― Я в это не верю. Он не мог.
― Уверена, что мог, ― Алота подошла ближе, ее глаза были полны слез. ― Вспомни, как ты держал меня на границы Двух Сторон. Я слышала все, что ты говорил мне, но не могла вырваться из тьмы. Я уходила, и твой голос слабел. Рядом была Мейри, она вела меня назад, а я все равно хотела уйти. Тьма истязала меня. Я не хочу, чтобы это повторилось! Я не хочу, чтобы это случилось с тобой!
Девушка привстала на цыпочки, потянулась и обхватила голову Дофа руками. Еще не веря в то, что все происходит наяву, он наклонился и робко коснулся губами ее губ. Алота ответила на поцелуй, и Доф подхватил ее, такую маленькую и хрупкую, приподнял над полом.
―Держи меня, держи так, подожди, ― зашептала девушка, слегка отстраняясь и извлекая из корсажа крошечный замшевый кошелек.
Что-то звякнуло в руке Алоты. Молодой человек почувствовал, как прохладные девичьи пальчики ощупывают его ухо. Он вскрикнул от изумления, когда мочку пронзила жгучая боль. Алота целовала ранку с брачной серьгой, смеясь, не обращая внимания на кровь, измазавшую Дофу шею, говорила, что все заживет быстро, и что теперь никто не сможет разлучить их. Она вынула крошечную сережку из верхней части его уха - символ когда-то неразделенной любви - и небрежно бросила ее на пол. Доф вдыхал запах ее волос и повторял, что любит ее. Комната погружалась в золотой свет сумерек.
Глава 19.
432 год от подписания Хартии (сезон лета)
День сменяется ночью. Тьма должна успокоить человеческие метания, сон призван смягчить душевную и физическую боль. Но человек ненасытен и неблагоразумен. Днем он гордыней и глупостью призывает беду на себя и своего ближнего, а ночью сражается с призраками своей совести. В темноте мира бьются человеческие сердца, а тьма пытается завладеть ими - даже во сне сражение продолжается.
****
Тайила
Карета уносила Тай прочь от столицы. Девушка задремала, но под утро, когда экипаж тряхнуло на выбоине, открыла глаза и выглянула в окно. Пыльная дорога лежала между скалистых отрогов. Здесь начинались горы Коровьего Ряда.
Местность была знакома Тай. По этой же дороге, только с севера на юг, воспитанницы Магреты когда-то ездили в Коксеаф в королевском обозе. Вскоре будет развилка у небольшой деревеньки с живописной мельницей на берегу речки. Они останавливались в гостинице у мелкого озерца, заросшего камышом, Латия рисовала мельничное колесо и вездесущую ребятню с пескариками на самодельных удочках.
Карета миновала развилку и повернула на восток. В рассветной полутьме мелькнули очертания мельницы. Тай опустила кожаный экран, свернулась калачиком на мягкой скамье и закрыла глаза.
****
Бран.
Бран спал и видел сон. Первый за все время в шкуре пса. Во сне он был человеком, и ему подчинялось людское, а не песье тело. Бран стоял на палубе старой, потрепанной штормами валаны. Ветер воевал с рыжими волосами пожилой женщины, сидящей у леера. Несколько прядей уже выбились из косы, уложенной гребнем, но женщина не обращала на них внимания. Она щурилась от солнца, чуть одутловатые ее руки лежали на коленях. От женщины веяло уютом и спокойствием. Она смотрела на Брана тепло и сочувственно.
Бран с восторгом разглядывал свои пальцы и кисти рук. Какое совершенство, это созданное богами тело!
― Наконец-то! ― сказал Бран женщине. ― Я думал, это никогда не кончится.
― Вот видишь, ― сказала женщина с улыбкой, ― я же говорила тебе, что все будет хорошо. Осталось совсем немного, потерпи.
Бран покачал головой в недоумении:
― О чем ты? Все же кончилось, правда?
― Потерпи, ― сказала Магрета. ― Ты только погляди! Опарыши. Вкуснота.
Бран приоткрыл глаза. Он снова был псом, преображенным.
― Опарыши, ― повторил Сегред. ― Какие чудесные, вкусные опарыши! Ням-ням.
Они заночевали у реки, и теперь Сегред с видом кота, добравшегося до хозяйских сливок, стоял на коленях у небольшого плетеного сооружения - садка, состоящего из двух вложенных друг в друга корзин. Бран почувствовал исходящий от них запах гниющей рыбы. Охотник снял верхнюю корзину и сунул руку в нижнюю, копошась в слое сена и земли. Он выложил на ладонь нескольких белесых червей.
'Вижу, твоя задумка удалась, ― 'сказал' Бран. ― Научился разводить своих вожделенных личинок?'
― Научился, ― с довольным видом протянул охотник. ― Рыбаки в поселке у Мэзы показали. Мухи откладывают личинок, личинки жрут рыбу, рыба жрет личинок. Гадкое мясцо, но рыбка его любит. Будет у нас знатная рыбка на завтрак... Что тебе снилось? Ты ворчал.
Бран с неохотой, вызванной разочарованием от того, что сон оказался лишь сном, рассказал о женщине на валане. Сегред, бережно выкладывая червей на лист лопуха, расспрашивал Брана о нем самом. Был ли он во сне молод? Высок или невысок? Смугл или белокож?
'Я был смуглым, скорее загорелым, но у манжет видна была полоска незагорелой кожи. Мне кажется, я был высок и ...какая разница! Тот Бран давно мертв, если это вообще был Бран. Кто знает, быть может, это вовсе не мои воспоминания, а так...увиденное...мельком услышанное...'.
― Я слышал лишь об одной Магрете, ― задумчиво произнес Сегред, ― о Рыжей Королеве, Добрейшей, так ее звали. Никогда не видел ее, но саги многое рассказывали. Она умерла года четыре назад, старенькая уже была. Саги часто ее поминают. Да и простые люди тоже, особенно когда видят, что осталось от прежней жизни. Ты так запросто говорил с ней?
'Да. Во сне, наверное, я помнил, кто она. Все казалось таким...правильным... О Добрейшей я тоже слышал... от Перепела. Он не говорил о ней плохо, но пару раз сказал, что будь она была жива, он и думать бы не смог о том, чтобы почти в открытую разводить преображенных. Однако мало ли Магрет на свете? Если, конечно, сон мой ― правда. '
― Никогда не встречал ни одной Магреты, старой или молодой. Раньше, говорят, саги давали имя только тогда, когда оно не принадлежало кому-нибудь. Пока жив был владелец имени, оно не могло быть отдано другому человеку. Люди часто получали те же имена, что носили в прежнем своем рождении. Иногда имя давалось наперед деяниям, чтобы звуки его вдохновляли человека. Все имена были на древнем языке. Теперь люди пользуются именами наугад, кому какое понравится.
'Что означает твое имя?'
Сегред смущенно потер подбородок, за несколько семидневов покрывшийся светлой курчавой бородкой.