– Илларион…
Генералы взяли заряженные винтовки. Забродов пристроил банку на ветке можжевельника шагах в двадцати. Мужчины принялись целиться.
– По три выстрела. Если банка не будет сбита, дисквалифицируем, и больше вам, господа, не нальем.
Из шести выстрелов ни один не достиг цели, и банка осталась висеть на ветвях.
– Андрей, теперь давай ты.
Мещеряков сбил банку со второго выстрела.
– Совсем неплохо, – сказал Илларион.
Еще немного выпили, немного поели. Болотова почувствовала, как наступает блаженство. Никуда не хотелось отсюда уезжать, ей было хорошо, куда лучше, чем в городе. Она поднялась и прошлась по поляне.
Внизу, под солнцем, искрился снег.
Солнце стояло еще достаточно высоко, чтобы не чувствовать холод. Она понимала, что чем-то чужая в компании, возможно, пока чужая, а может и навсегда. Может так случиться, что Забродов потом подвезет ее к дому, попрощается, пожмет руку и даже не поднимется попить чая, кофе и уж наверняка не останется ночевать. Все люди, находившиеся здесь, были сделаны из другого теста, чем она.
Нет, они не были глупее, но они словно знали о существовании иного мира, в который не дано попасть простым людям. И появлялись среди простых смертных только для того, чтобы немного отдохнуть и посмотреть на нормальную жизнь. Чувствовалось, за душой у них куда больше, чем они говорят.
Наталья отошла в сторону, присела возле костра на пень и протянула руки к огню, хотя и не чувствовала холода. До ее слуха доносились размытые голоса.
Забродов подошел к ней.
– Все хорошо, ты не скучаешь?
– Даже слишком хорошо. Ты извини, что я отошла от стола.
– Нет, ты и так уже украсила мой праздник.
– Я, что ли, елочная игрушка?
– Илларион, – послышалось от стола, – а подарки получать? Ты что, забыл?
– Пошли, – сказал Забродов.
– Нет, я лучше посижу здесь.
– Ну как же, такой торжественный момент.
– Я отсюда посмотрю.
– Можешь ничего не увидеть.
– Я зоркая.
Забродов пожал плечами и направился к столу, где все уже стоя поджидали его. Подарки, на взгляд Болотовой, оказались довольно странными. Они были какими-то половинчатыми, словно подразумевалось, что другая часть у именинника уже есть.
Мещеряков подарил желтую кожаную кобуру с ремнями, чтобы носить ее под мышками. Майор Штурмин подарил два ножа, страшных, даже если смотреть на них с расстояния двадцати метров. К такому острому лезвию даже пальцем притронуться страшно, кожа разлезется пополам от одного прикосновения.
Подарили компас, секундомер, курвиметр – измеритель расстояния по карте, – подарили швейцарский вещмешок. Вещи, в общем-то, ценные, но в какой-то мере и бесполезные. Создавалось впечатление, что Забродова экипируют для диверсионной работы в тылу врага.
Забродов боялся одного, что кто-нибудь додумается-таки подарить ему бронежилет. Но этого, к счастью, не случилось, поскольку все помнили, что один бронежилет уже подарили в прошлый раз, и никуда в люди Илларион его не надевал.
– Андрей, сходи займи гостью, – попросил Забродов, подозвав к себе Мещерякова.
– Думаешь, ей со мной будет интересно?
– Если ты немного постараешься, то можешь ей даже понравиться.
– А она анекдоты любит слушать?
– Откуда я знаю? Знакомы мы всего три дня, и вижу я ее во второй раз.
– Не может быть! Врешь! Не может женщина во второй раз так на мужика смотреть!
– Давай поспорим, – предложил Забродов.
– Нет уж, так я и поверил тебе! Сговорились, чтобы с меня еще бутылку коньяка стрясти.
– Не знаешь свежих анекдотов, так возьми нож, продемонстрируй ей свое умение.
Мещеряков отправился к костру, присел рядом с Натальей на корточки и принялся что-то говорить, ковыряясь палочкой в костре. Женщина улыбалась в ответ, то и дело поглядывая на Забродова. А к нему уже подошли два генерала. Другие гости не стали мешать разговору, зная, что тот коснется дела.
Генерал Глебов, смотря себе под ноги, сказал:
– Я понимаю, Илларион, что день рождения – не лучший повод поговорить о делах.
– Понимаю, – согласился Забродов.
– Тебе не надоело без работы?
– Это как сказать. У пенсионера, между прочим, генерал, время летит очень быстро, день улетит – не заметишь. Дел, как выяснилось за сорок четыре года, у меня накопилась прорва.
– Ну, это понятно. У всех нас есть дела, до которых не доходят руки.
– Не хочешь вернуться к нам назад?
– В прежнем качестве – нет.
– Значит, подумывал все-таки о возвращении?
– Сегодня утром я вспоминал Акима. Помните его, генерал?
– Как не помнить!
– И мне стало тревожно. Подумал, не дай бог дожить до таких лет живым и невредимым.
– А что ж тут страшного?
– Страшно то, что люди, знавшие тебя, не знают, жив ты или нет. Вот вы, например, знаете, где Аким сейчас, чем занимается?
– Знаю. Иногда мы к нему обращаемся за консультациями.
– Эти консультации в самом деле нужны или просто так, для отвода глаз, чтобы успокоить старика?
– Половина на половину. Ты же понимаешь, Илларион, что старик есть старик. Его можно выслушать, но слушаться не стоит. В Чечню его не пошлешь, в Таджикистан тоже, но советы дает толковые. Он всех знает, всех помнит. У нас для тебя есть серьезная работа.
– Специально для меня подыскивали, чтобы без дела не сидел? – поинтересовался Забродов.
– Мужик ты, Илларион, сложный, с тобой тяжело.
– А без тебя еще тяжелее, – сказал генерал Глебов, поддержав своего товарища.
– Я слушаю. Какая у вас для меня работа?
– Для начала, Илларион, мы хотели заручиться уверенностью, что в ближайшие пару дней ты будешь в Москве и мы сможем тебя найти.
– Чтобы встретиться? – спросил Илларион.
– Встретиться, поговорить. Дело серьезное, и здесь, за столом, нам не хочется портить тебе праздник.
– Какие-то неприятности?
– Ты же знаешь, Илларион, если к тебе обращаются за помощью, значит действительно неприятности.
– Ни в какие грязные дела, генерал, я больше не полезу.
– Не хочешь, не берись, – сказал Глебов, – пусть другие дерьмо разбирают, а ты будешь в белых перчатках и в белом смокинге на белом коне разъезжать.
– Тоже неплохо, – улыбнулся Илларион, – всю жизнь об этом мечтал. Красиво жить, красивая женщина рядом, и никаких неприятностей.
– Так не бывает.
– Знаю, – ответил Илларион, – но помечтать не вредно. Сегодня день удался безо всякого дерьма.
– По-моему", Илларион, все твои дни рождения удавались, разве что, кроме того, в горах, когда нас накрыли душманы.
– О, да, о том дне рождения вспоминать не хочется. Сколько же это мне было?
– Сколько тебе было, – сказал генерал Глебов, – могу сказать точно: тридцать два. Как сейчас помню, ты тогда пошутил, что год остался до возраста Христа.
Но как видишь, ты пережил критический возраст, да и мы все – твои гости, живы.
– Не все живы, генерал, много наших и там осталось.
– Много, много.., лучше об этом не вспоминать.
– Вот и я говорю. Не хочется опять во все это окунаться.
– Но согласись, Илларион, сорок четыре года – это не тот возраст, когда можно начинать новую жизнь, не так уж много осталось.
– Кто знает, – Илларион опять улыбнулся, – сколько кому всевышний отмерил. Вот Аким жив.
– Но он новую жизнь не начал. Он по-прежнему ваш, спит и видит, что его позовут, и он опять будет заниматься тем, к чему привык и что знает. Ты же профессионал, Илларион, не зря же к тебе прилипли клички Инструктор, Ас? От них ты никуда не денешься, о тебе же в ГРУ легенды ходят, хотя многие и не знают, что Ас – это ты, Илларион Забродов.
– Наверное, генерал, им это знать не положено по уставу.
– Наверное, не положено.
Даже среди рослых и сильных мужчин майор Лев Штурмин выделялся и шириной плеч и ростом, и огромными кулаками, похожими на качаны капусты.