– Утопающий за соломинку хватается, – напомнил Сорокин, – все версии нужно отрабатывать. И если до последнего времени с расследованием нас специально не подгоняли, понимая, что спешка только навредит делу, то теперь придется действовать в пожарном темпе. Журналисты уже пронюхали, скоро в Москве начнется паника.
Забродов ухмыльнулся:
– Знаете, полковник, – он посмотрел в глаза Сорокину, – ваши рассуждения не совсем верны. Все версии хороши, кроме заведомо похожих на правду.
Они, – я исхожу из своего собственного опыта, – как правило, оказываются провальными. А самые, на первый взгляд, невероятные – зачастую правильные. Так что со спецназовцами вы явно перебрали, и я ничем вам помочь не могу. Навряд ли это был кто-то из моих людей, но то, что он невероятно силен, это я могу сказать абсолютно точно. Но сильных людей много, причем сильными у этого душителя могут быть лишь руки, даже кисти рук, как у музыканта или игрока в пинг-понг.
– Странное предположение.
– Вы знаете, что у теннисистов очень сильные кисти, а бицепсы могут быть слабыми? Так же кисти могут быть сильными у пианистов.
– Вы думаете" он музыкант?
– Вполне может быть.
– А насчет паники?
– Да, это интересно, когда здоровые мужчины станут бояться выходить на улицу – ни старики, ни женщины, ни дети, а именно здоровые мужчины. Это что-то новое, убийца – человек с фантазией, во всем хочет быть непохожим на остальных.
– А я думаю, он просто сумасшедший.
– То, что он сумасшедший – это верно. Но сумасшествие бывает разное и оно совсем не говорит о глупости. В жизни он может быть нормальным человеком, так же как вы, я или полковник Мещеряков – ходить по улицам, забегать в кафе, покупать книги, диски, читать, слушать музыку. Он отличается от нас лишь взглядом на смерть. Если нам она неприятна, вызывает отвращение, страх, то ему чужая смерть доставляет удовольствие, причем огромное. К тому же удовольствие это эстетическое, кроме физического наслаждения. Это как обладание женщиной, которая сопротивляется. Ему, насколько я могу предположить, нравится сопротивление, и именно поэтому он выбирает сильных мужчин.
– По какому принципу он их выбирает? Вот таксист, вот сантехник, это спортсмен, – полковник Сорокин указал на фотоснимки, – но все они чем-то похожи.
– Да, похожи. Они все примерно одного роста и примерно одной конституции, словно их отливали в одной форме, так сказать, эталоны. Наверное, они эталоны мужской красоты в его понимании.
– Все убитые, – продолжил полковник Сорокин, – нигде между собой не пересекались, не знали друг друга. Это люди разных кругов общения, даже разного уровня жизни. Вот этот богат, этот беден, этот…
– С бородой, – сказал Забродов, – а этот без бороды. Но они похожи, словно братья.
– И что нам это дает? – спросил Сорокин.
– Не знаю, я просто-напросто рассуждаю. Вы меня позвали, чтобы я ответил на ваши вопросы. Как мог, я ответил.
– Да, да, ответили. Но, к сожалению, мало что прояснилось.
– А вы, полковник, хотели, чтобы мы с Мещеряковым сказали, что убийца спецназовец?
– Если бы вы это сказали, я был бы рад. Это намного сузило бы круг подозреваемых. А теперь вы меня убедили, что версия со спецназовцем ошибочна и ни к чему хорошему не ведет.
– Я тоже так думаю, – сказал Забродов.
– А вот ваши рассуждения, капитан, об автографе интересны, словно бы неграмотный человек подписывался, ставил крестик вместо подписи.
Забродов улыбнулся:
– Расписаться ножом сложно, а поставить крест – просто.
Еще минут двадцать беседовали мужчины, причем у всех лица были озабочены. Волнение полковника Сорокина невольно передалось Забродову и Мещерякову.
Все трое были заинтересованы в том, чтобы как можно скорее разрешить запутанное дело, выйти на след убийцы. Илларион догадался, пока убийца не окажется на скамье подсудимых или в наручниках, тень краем будет задевать и его, мол, это он обучал людей убивать. И неважно, требовали ли этого государственные интересы, требовало ли ГРУ – это дело второе. Раз есть трупы, значит, существует убийца. А если существует убийца, значит, кто-то научил его страшному ремеслу. А пока Сорокину был известен лишь один учитель – Илларион Забродов.
– Послушайте, – вдруг сказал Забродов, – я понимаю, пока вы не поймаете этого мерзавца, вы будете думать, что я к этому имею какое-то отношение. Может, вы и правы. Не перебивайте меня, полковник, я тоже чувствую свою вину. Да, я готовил профессиональных диверсантов, то есть простым языком говоря, – убийц. Но так было надо, это мой хлеб, мое ремесло.
– Ты что, Илларион! – воскликнул Мещеряков. – Как ты можешь? Твои люди принесли столько пользы…
– Вот видите, полковник, – сказал Илларион, обращаясь к Сорокину, – и от убийств бывает польза.
Это как яд: он может быть и отравой, а может – и уникальным лекарством.
Уже через полчаса Мещеряков с Забродовым были на улице, неторопливо шли. Полковник машину отпустил, сказав, где шофер должен его ждать.
– Что ты обо всем этом думаешь, Илларион? Твоя совесть чиста, я это знаю. А искать убийцу – это их проблема. Пусть ищут, государство им за это деньги платит.
– Я понимаю, Андрей. Но представь ситуацию иначе: этот мерзавец может придушить и тебя.
– Меня? – воскликнул Мещеряков.
– Ну хорошо, не тебя, а меня.
– Тебя? – Мещеряков саркастически захохотал. – Хотел бы я на него, Илларион, посмотреть. Вот уж потеха началась бы, если бы он тебя решил придушить. Я ему, честно говоря, не завидую. Уж я-то знаю, как тебя пытались задушить, и знаю, что с теми тремя стало.
– Просто мне повезло в конкретной ситуации. Но признаться честно, мне очень интересно посмотреть на этого человека, – Какой у тебя интерес? – спросил Мещеряков.
– Чисто профессиональный, – сказал Илларион. – Знаешь, Андрей, он душит людей неспроста.
– Это и так понятно, – с тоном знатока воскликнул полковник ГРУ.
– За всем, судя по фотографиям и тем фактам, которые изложил Сорокин, стоит философия.
– Опять ты за свое! Какая на хрен философия, он сумасшедший!
– Нет, Андрей, не простой сумасшедший.
– Вот ты опять, Илларион, начинаешь забивать себе и мне голову бреднями. Философию приплетаешь… – Просто псих, отъявленный мерзавец. Я уверен, что од не думает, а хладнокровно душит.
– Просто душит. Мещеряков, только асфальтоукладочный каток. Вот он – просто душит, да и то за рычагами сидит человек. В этом мире ничего просто так не случается, на все существует причина. И если вычленить причину, можно предсказать и предупредить последствия. Так что надо заниматься причинами, а не следствиями. А Сорокин занимается как раз другим, он разбирает результат, а не то, как человек этих результатов достиг, и не задумывается над тем, почему он это сделал.
– Так уж и не разбирается! – воскликнул Мещеряков и испуганно оглянулся.
Прямо за ними двигался мужчина, широкоплечий, с сильными руками. Его шарф развевался на ветру, шляпа была надвинута на самые глаза, ни дать, ни взять маньяк. Этот испуганный взгляд Забродов перехватил.
– Ну вот, иллюстрация к твоим рассуждениям, паника в Москве уже началась – с тебя, полковник.
– Брось, Илларион, я не испугался, просто профессиональная привычка.
Мужчина догнал Забродова с Мещеряковым и голосом, абсолютно не вяжущимся с его грозным видом, почти девичьим или детским, поинтересовался:
– Господа, у вас зажигалки не будет? У меня бензин кончился, – на его огромной ладони поблескивала золоченым корпусом зажигалка «Zippo». Казалось, сожми он пальцы, и зажигалка сомнется, как пачка сигарет.
– Пожалуйста, – Забродов дал мужчине прикурить.
– Большое спасибо. Погода ни к черту.
– Согласен.
Мещеряков двинулся вперед. А Забродов, сделав два шага, настигнул своего приятеля и схватил его руками за горло, схватил не сильно. Но Мещеряков чуть не проглотил сигарету и только после этого попытался провести прием, которому Забродов же его и научил.