– Ну, не пятьдесят, – сказал Мещеряков, – по сто. Идет?
– А что вы со мной торгуетесь, вы ему предложите.
– На это он согласен.
– Ему одно надо – лишь бы из дому уйти, лишь бы меня не видеть!
– Зачем вы так… – Мещеряков понял, что встрял в не очень приятную ситуацию и тут же громко произнес:
– Сейчас, сейчас, полковник, секундочку.., присядьте, – он говорил деловым голосом так, чтобы произвести на Варвару впечатление, хотя сидел в кабинете абсолютно один, даже ноги забросил на край стола. – Дайте, пожалуйста, трубочку вашему супругу.
– На, тебя, – Варвара сунула трубку майору.
Штурмин прижал ее к уху.
– Ну, как там?
– Нормально, – буркнул Штурмин.
– Я, ты знаешь, договорился с ней, она тебя отпускает.
– Куда отпускает?
– Встретимся где-нибудь.
– Где? – спросил Штурмин.
– Ко мне нельзя.
– Что, жена – ехидна?
– Нет, – признался Мещеряков, – теща приехала. Они сейчас с женой разбираются, как детей воспитывать. Давай к Иллариону, он один живет, и думаю, обрадуется.
Штурмину уже было все равно, где и с кем пить, самое главное – уйти хотя бы на пару часов из дому.
Ведь он хорошо знал, что этот накат, эта ссора, скандал – лишь начало, так сказать, первый всплеск, первый толчок большого землетрясения, а за первым должен последовать второй, третий, четвертый. И тогда ему уже небо покажется с овчину, жена выльет на голову все, что накопила за долгие годы. Припомнит мельчайшие подробности, причем, такие, о которых Штурмин даже не подозревает. Вспомнит его друзей, убитых и раненых, вспомнит инвалидные коляски, похороны, цветы, свадьбы, торжественные собрания, вспомнит тещу с ее огородом и дырявой крышей, которую Штурмин чинит каждое лето – в общем, все, что можно.
Память у нее дай бог, даже припомнит болезни детей, случившиеся, когда он был в командировке и защищал родину, отдавая ей священный долг. А слушать это Штурмину не хотелось.
– Я, Варвара, пойду.
– Да, да, – веско сказала Варвара, – и договорись с Мещеряковым, что ты станешь работать инструктором на полигоне и будешь приезжать домой хотя бы три-четыре раза в неделю.
– Но и это не близко.
– А мне все равно. Это ближе, чем Таджикистан или Югославия. Надеюсь, ты меня понял?
– Понял, понял… – пробурчал Штурмин, выбираясь из-за стола.
– Ты бы бутербродов перед пьянкой поел, – миролюбиво сказала Варвара.
– Вот приду и поем. Ты же знаешь, у меня аппетит не до пьянки, а после.
– Знаю. Минералки купить?
– Да, купи.
– Тогда иди.
Штурмин оделся быстро, словно бы у него в запасе, как у солдата новобранца, было всего лишь сорок пять секунд, словно бы дембель с ремнем в руке уже зажег спичку, и если он не уложится в сорок пять секунд, то железная пряжка со звездой обрушится на его спину.
– Куда ты бежишь? – прижавшись плечом к стене, бросила жена. – Словно на пожар летишь. Тебя по тревоге подняли, что ли?
– Я всегда так, – быстро всовывая руки в рукава и застегивая молнию, бросил Штурмин.
– Шарф поправь, – сказала жена, подошла и поправила мужу шарф.
– Брось, не маленький…
– И шапку в руках не носи, это тебе не перчатки, шапка должна быть на голове, – жена, поднявшись на цыпочки и едва дотянувшись до головы мужа, принялась надевать шапку. – Да наклонись ты, вырос до потолка.
– Я всегда такой был.
– Ну, да, это я стала маленькой, ты это хочешь сказать? Тебе, наверное, нравятся другие – толстые и длинные бабы?
– Такого не бывает, – заметил Штурмин, – если толстая, она уже не длинная.
– А я, значит, тебе уже не нравлюсь?
– Ты опять за свое…
– Естественно, за свое. Какого черта я буду за чужое переживать, я только за свое переживаю.
– По-моему, ты перебираешь, – Штурмин боком попытался протиснуться между женой и стенкой, но сделать это оказалось посложнее, чем прожаться между двумя бетонными колоннами.
– Ладно, – Штурмин за локти легко приподнял жену и поцеловал в плотно сомкнутые губы, – чтобы расслабилась, – сказал он.
– С тобой расслабишься. Когда перейдешь на полигон, вот тогда мы и расслабимся.
– Дался тебе этот чертов полигон! Как будто там мед ложками едят.
– Может, и не едят, – со знанием дела произнесла Варвара, – но зато в своих не стреляют и ножами животы не порют.
– Это точно, – хотя Штурмин прекрасно знал, что делается на полигоне, и временами там куда опаснее, чем в горах, где засели враги.
Он не успел прикрыть дверь, как услышал окрик:
– Ключи забыл! Придешь, начнешь греметь, детей разбудишь.
– Словно бы они маленькие.
– Маленькие, – сказала Варвара, – совсем несмышленыши, делают лишь бы что. А тебе с ними позаниматься некогда. Хотя чему ты их научишь? Сам такой. Иди.
– Иду…
Штурмин сжал в руке связку ключей, словно хотел заехать кому-нибудь по роже. Вышел на лестницу, быстро закурил, несколько раз затянулся. Почувствовал облегчение, словно бы стопудовый камень свалился с плеч и не тянет его больше ко дну. А затем, даже не вызывая лифт, побежал по лестнице, перескакивая через несколько ступенек.
На улице он преобразился окончательно. Теперь это был, уверенный в себе мужчина, которому встречные, как правило, уступают дорогу.
Варвара стояла у окна и любовалась своим мужем, какой он большой, сильный, за ним как за каменной стеной. И тут же подумала сама о себе:
«И все же, я счастливая. У многих, вообще, мужей нет, кого поубивали, кто спился. А мой – здоровый, хороший и, главное, не шумный. Никогда слова поперек не скажет, всегда я его побеждаю. А почему? Потому что как только замуж вышла, сразу его на место поставила и слабины ни разу не давала. Вот он и стал у меня таким правильным, все мне завидуют. А как мундир наденет, так, вообще, герой, ходить даже иногда с ним бывает стыдно, все заглядываются. Ладно, пусть выпьет, я своего добилась. Крови попортил, правда, мне, сволочь! Ну, да ничего. Вернется, я ему устрою, я ему еще не все сказала, – Варвара аккуратно сложила бутерброды на большую тарелку, затем прикрыла их второй – поменьше, и сунула на верхнюю полку холодильника. – Придет же, есть захочет. Кстати, надо не забыть купить ему минералки, а то жажда замучит», – и она продолжила уборку.
Вытирала пыль она так спокойно, как будто до этого ничего не произошло, словно и не случилось крутого разговора с мужем, от которого зависело их будущее. Она даже тихонько напевала.
«И откуда только пыль берется? Два раза в неделю влажную уборку делаю, а она появляется. И книг дома немного, и от тряпок шкафы не ломятся, а пыли… – и Варвара провела пальцами по экрану телевизора. На экране осталась диагональная полоса. – Сейчас, сейчас протру», – и она тщательно вытерла экран, нажала кнопку.
Заработал телевизор. Теперь уборка пошла веселее.
Варвара поглядывала на экран, слушала рассеянно.
Шли новости. Политика женщину интересовала лишь в том разрезе, пошлют куда-нибудь мужа или нет. Дебаты в Думе ей давным-давно надоели, кстати, как и всем остальным в России. Смотреть на полусумасшедшего Жириновского ей не хотелось, как не хотелось слушать и рассудительных спикеров обеих палат.
Она пошла сполоснуть тряпку, хоть та и была довольно чистой, а когда вернулась, то в телевизоре тоже произошли перемены. Политические новости кончились и теперь журналист с бесстрастным лицом, но дрожащим голосом рассказывал о криминальных ужасах, творящихся в Москве. Если к заказным убийствам, ко взрывам машин с бизнесменами Варвара привыкла, и эти новости ее не трогали, – как-никак к богатым она себя и мужа причислить не могла, а значит, и подобные ужасы им не грозили, – а вот когда пошел почти безобидный материал о том, как дети отравились обедом в простой московской школе. Варвара Станиславовна отложила тряпку и присела на край кресла. Такое же могло случиться и с ее дочкой.
«Наверное, лучше давать ей обеды с собой», – решила она и уже хотела встать, когда пошли кадры ночной Москвы.