Но теперь Джудит вдруг осознала, что скрывалось за этими скупыми строками. Пустота одиночества пожилой женщины, которая уже потеряла надежду воссоздать семью.
— Мама, я здесь, с тобой, — прошептала Джудит. — И сделаю для тебя все, что только ты пожелаешь.
В кухне ничего не изменилось: в углу тихонько тарахтел все тот же холодильник. Чуть дальше, возле раковины, стояла старая плита. Тот же стол и те же стулья... Единственное новшество — висевший на стене календарь, да и то внешне похожий на всех своих предшественников. Неудивительно, что мать в этой тоскливой клетке потеряла всякий интерес к жизни.
В холодильнике хранился кусок сыра, банка майонеза и полбуханки хлеба. На плите возвышался зеленый чайник со свистком. А в духовке, как и всегда, лежала перевернутая чугунная сковородка.
Джудит приступила к работе. Давно прошли дни, когда она таскала поношенную одежду и готовила еду из того, что оказывалось под рукой. Однако годы жестокой нужды не были ею забыты. Сегодня же салат из креветок и бифштекс с жареным картофелем вполне могли бы подойти для вечернего меню.
Подготовка к ужину была в разгаре, когда дверь в кухню распахнулась, и, словно дуновение холодного ветра, Джудит почувствовала на себе осуждающий взгляд Жюли Моне.
— До меня уже дошли слухи, что ты вернулась, — произнесла та и криво улыбнулась. — Плохие новости здесь быстро разлетаются.
— А я рада вас видеть, миссис Моне, — спокойно ответила Джудит, без удивления отметив, что ее соседка нисколько не изменилась.
Семья Моне, равно как и все остальные в округе, поставила крест на ней еще тогда, когда девочке исполнилось лет двенадцать, не больше. Для них Джудит была подобна дворовой кошке во время течки. С чего они взяли, что она распутная? Трудно было понять. Похоже, все эти добропорядочные господа с готовностью поверили злым обвинениям ее отца. Люди часто склонны переносить свои скрытые пороки на других. Поэтому нечего было ждать от Жюли каких-то других слов.
— Могу ли я быть вам чем-то полезной, или вы просто зашли, чтобы поздороваться? — приветливо спросила молодая женщина.
— Вижу, ты не забыла, как надо подлизываться, — проворчала в ответ Жюли. Она поставила эмалированную кастрюлю на стол и, сложив на груди руки, добавила: — Я принесла твоей матери немного еды. Поэтому ты можешь выкинуть свою никуда негодную стряпню, если, конечно, ты ее не приготовила для себя. Чему, кстати, я не удивлюсь, ведь ты никогда не думала о других.
Секунду поколебавшись, Джудит все же подавила в себе желание вылить содержимое кастрюли на праведную голову Жюли.
— Я очень признательна вам за все, что вы сделали для моей мамы. Но теперь, когда я здесь, вам не нужно больше утруждать себя этими хлопотами.
— Этими хлопотами? Девочка, да ты не представляешь, сколько ты сама своим никчемным визитом принесла их в этот дом. Если ты подцепила богатого парня, это еще не значит, что к тебе здесь будут относиться по-другому. Ты оказала бы огромную услугу своей матери, не досаждая ей своим появлением.
Скрип входной двери и шаги в прихожей помешали Джудит совершить очередную глупость: резко ответить на эту реплику.
— Черт возьми! — закричала Джудит. — Здесь кто-нибудь вообще стучится в дверь, прежде чем войти в дом?!
— Разумеется, нет, — язвительно заметила Жюли. — У нас людям нечего скрывать. Хотя к тебе, думаю, это не относится.
— Я всего лишь зашел удостовериться, все ли в порядке, — сказал Роберт, сразу оценив ситуацию. — О, Жюли! Я никак чувствую восхитительный аромат твоего супа из петушиных гребешков?
Самодовольная улыбка расползлась по круглому лицу пожилой женщины.
— Да, он самый. Оставайся с нами, Роберт. Составь компанию.
Роберт несколько смутился. По крайней мере, так показалось Джудит.
— Спасибо, Жюли, но как-нибудь в другой раз. У меня сегодня деловой ужин. Джудит, — обратился он к ней, — можно ли тебя на пару минут?
— Ты слышишь, что тебе говорят? — проворчала Жюли, накидывая на голову платок. — Ему есть о чем поговорить с тобой. Маргарет повезло, что он лечит ее. Роберт — хороший человек, слушайся его.
Жюли ушла. Джудит закрыла за ней дверь и вернулась в кухню. В наступившей тишине она подошла к столу и, стоя спиной к Роберту, спросила его.
— Интересно, как тебе удалось стать любимчиком местных старушек? И почему никто не хочет замечать, что я тоже сильно изменилась?
— Может быть, я просто больше прилагаю усилий для того, чтобы у окружающих сложилось обо мне хорошее мнение. — Роберт стоял, прислонившись к стене. — Или же просто умею сдерживать себя. Сколько ты дома: час или два? А уже успела поругаться с соседкой. Что было бы, если б я не пришел вовремя? Джудит, тебе пришлось бы завтра просить у нее прощения.
И это говорит он! Бедняжка не могла поверить своим ушам. Жюли Моне была известной старой занудой. Она редко удосуживалась досконально узнать что-то, прежде чем делать неопровержимые выводы. Но он сам... Как он мог так обижать ее!
— Роберт Гордон, — Джудит резко повернулась к нему, — думаешь, что, получив диплом врача, ты сразу стал похож на интеллигента? Нет. Знай, ты — высокомерный, напыщенный индюк!
2
— Ты обо мне часто вспоминала, Джудит? — спросил неожиданно Роберт.
— Мне было не до того, — произнесла она ровным тоном. — Если не будешь совать свой нос в мои дела, то вообще забуду. Говори, что тебе нужно, затем, пожалуйста, уходи.
Он был уверен, что сможет вполне равнодушно снова увидеть Джудит. И надеялся также, что годы сгладят трения, существовавшие между этой умной красивой женщиной и ее семьей. Ему, в сущности, мало что было известно о том, что творилось в стенах этого дома. Да он и не придавал этому особого значения. Но вот Джудит здесь. Такая же гордая и еще более прекрасная, чем была раньше. Хотя по-прежнему вспыльчива. Но это ему даже нравится. Начав с нищеты, она неплохо устроилась в этой жизни, так что вполне заслуживает уважения.
Бледная девочка теперь превратилась в великолепную женщину. Гадкий утенок стал прекрасным лебедем. Она, с темными прямыми волосами, нежно обрамлявшими ее строгое лицо, с большими карими глазами, напоминала одухотворенную духовными исканиями героиню из русской драмы.
Неудивительно, что Жюли Моне была готова взорваться от ярости: Джудит Брайтон стала слишком красивым цветочком для этих мест. Ее не могли оставить без внимания, а раз не имели возможности открыто восхищаться, то выражали свое неравнодушие в форме оскорбления.
— Что ж, если я высокомерный и заносчивый, то ты по-прежнему невыносима, — заметил Роберт, ясно отдавая себе отчет в том, что думает одно, а говорит совершенно другое. И его ремарка вот-вот вызовет очередную вспышку гнева. Но ему именно этого и хотелось добиться, и он продолжил: — Очень жаль, что мое звание врача вызывает у тебя лишь чувство раздражения. Но я приложил к этому определенные усилия. И теперь имею право считать себя врачом, так же как и ты считаешь себя матерью.
— А у тебя, оказывается, плохая память, — к его большому удивлению, произнесла Джудит довольно спокойным голосом. — Вот я приехала домой, и что же вижу? Не успела зайти на порог, как вы все хором твердите мне, чтобы я не распаковывала вещи.
— Ну вот, ты опять кипятишься, — совершенно не к месту произнес Роберт заранее заготовленную фразу. — Спокойней, Джудит, держи себя в руках. Ты ассоциируешься с проблемами.
— Во-первых, я и так спокойна. Во-вторых, вы все ведете себя довольно странно, как будто каждому из вас я нанесла личную обиду. — Джудит беззащитно стояла возле стола. Она была совсем не похожа на ту вздорную девчонку, какой ее давно привыкли видеть. Уголки ее губ чуть опустились и подрагивали, и, если бы она не умела владеть своими роскошными глазами, по ее щекам хлынули бы потоки слез. Да, чему-чему, но умению руководить своими эмоциями жизнь обучала ее долго и настойчиво.