— Эрвин, а как будет «курва» по-рэдски? — невинно полюбопытствовала Магда. Дэмонра замерла над печатной машинкой в позе пианиста-виртуоза.
Лейтенант чуть не поперхнулся.
— Так и будет, — любезно заверил он.
— Говорила я тебе, Магда, курва — слово интернациональное. Объединяет нас с Рэдой, Виарэ, Тальдой и, страшно сказать, самим Аэрдис, — довольно сообщила Дэмонра, стуча по клавишам. — Итого, Маделина Виссариа — шпионка, курва и…
— И б…! — радостно подсказала Магда.
— Не пойдет, смысл тот же, — покачала головой Дэмонра. — Пусть будет шпионка, курва и просто дура. Для женщины, работающей в министерстве просвещения, я считаю, набор неплохой. Едем дальше. Альберт Вильденсберг.
— Ну, во-первых, он рогоносец, но этим-то он Каллад не вредит, — задумчиво протянула Магда. — Ну, раз рогатый, стало быть, козел. Или баран.
— Так и зафиксируем. Весьма созвучно с титулом, которого он домогается. Итого, баран, казнокрад и лизоблюд.
Магда предложила еще несколько авторских вариантов. Эрвин к своему удивлению понял, что три слова оказались ему принципиально незнакомы. И это после шести лет калладской армии. Мир, воистину, был непостижим.
Весь вечер Дэмонра старательно печатала какой-то список. Клавиши старой машинки громко жаловались на жизнь, сопровождая это отчаянным клацаньем. Периодически нордэна лениво советовалась с развалившейся в кресле неподалеку Магдой. Та, не морщась, уничтожала запасы Греберова «лекарства от сердца» и не менее лениво давала советы. Консультативная помощь выражалась в словцах такой степени грубости, что Эрвину периодически хотелось провалиться сквозь пол. До этого дня он наивно полагал, что в морхэнн для него тайн нет. Магда в клочья порвала эту иллюзию.
По завершении работы весьма довольные нордэны вручили Эрвину два листка и посоветовали тыкнуть в них носом Винтергольда-младшего, если последний еще хоть раз попытается помотать ему нервы. Себе они оставили еще два. Лейтенант с большим трудом представлял, как список, состоящий из грубейшей площадной брани чуть менее чем полностью, поможет ему избавиться от представителя «золотой молодежи», но решил поверить начальству на слово. Между всякими емкими и непечатными выражениями все же проскальзывали «шпионы» с «пособниками террористов».
Домой он вернулся далеко за полночь и сразу завалился спасть. Весь следующий день паковал вещи, делал необходимые покупки и вспоминал, что же такое важное он забыл. К ночи вспомнил, что задолжал теплый платок даме по имени Марита. А иметь долги Эрвин терпеть не мог, поэтому следующим утром, едва пробило восемь, он взял остатки своего жалования и пошел улаживать это досадное недоразумение. На соседней улице находился небольшой магазинчик, где торговали предметами дамской одежды. Эрвин в данной одежде, а также в моде и вопросах «к лицу — не к лицу» не понимал ничего. Поэтому он честно изложил продавщице все, что мог вспомнить, умолчав только о профессии Мариты. Дальше ему был нанесен второй сокрушительный удар за два дня. Оказывается, салатовый, хвойный, изумрудный, бутылочный и травяной были разными цветами. Лейтенант в унынии созерцал пять минимально отличавшихся друг от друга кусков шерсти, которые в его понимании были просто «зелеными», и изумлялся глубине своего невежества. Добросердечная продавщица тем временем попыталась рассказать и без того озадаченному клиенту о последней моде и какой-то особой горной козе с шерстью мягкой будто волосы младенца. Тут Эрвин окончательно понял, как плохи его дела, кивнул на платок, который показался ему наименее марким, расплатился и дезертировал из страшного места, унося с собой добычу.
Найти «Зеленую Лампу» было не так уж сложно. Лейтенант Маэрлинг услугами борделей вряд ли пользовался, но почему-то всегда был в курсе, где они располагались. Даже в городах, в которых бывал впервые в жизни. Видимо, у него имелось что-то вроде чутья. Знаниями своими Маэрлинг всегда охотно делился с друзьями, так что приблизительным адресом дома терпимости Эрвин разжился легко, в качестве бонуса получив совет все-таки пойти в «Дыхание розы». Попытка попасть в «Зеленую Лампу» днем определенно не была самым умным из всех возможных поступков, но времени в запасе уже не оставалось. Сначала Эрвин очень долго и занудно объяснял вышибале, что он не шпик и не налоговый инспектор. Потом примерно столько же объяснял заспанной «маман», что он не извращенец, опять-таки не налоговый инспектор, и что любая другая пышная девушка ему не подойдет. Стоявшая рядом брюнетка с цветком в волосах — изумрудного, как Эрвин теперь знал, цвета — пообещала, что ради него ее будут звать как угодно, но лейтенанта такой расклад не устраивал. Наконец, маман, скрестив руки на груди, заявила, что ее «девочки», во-первых, все как одна здоровы, и не воруют — во-вторых, так что гость может смело идти к бесам и жаловаться им, ежели его что не устроило. К счастью, на шум выползло несколько «девочек», среди которых была и Марита. Окончательно издерганный Эрвин пообещал заплатить двойную ставку за неурочное время, лишь бы их оставили в покое. Марита пробормотала что-то очень диалектное, чего лейтенант совсем не понял, и потащила его куда-то вглубь помещения. За увешанной оберегами дверью оказался узкий обшарпанный коридор. Марита деловито миновала большую часть, свернула, распахнула створки и пропустила Эрвина в помещение, которое даже он бы иначе, чем конурой, не назвал. В комнатушке была кровать, помятая, но, вроде бы чистая, большое зеркало с отбитым уголком в простой раме, и еще ровно столько свободного места между стеной и постелью, чтобы там поместилось два человека.