- Я вам говорю, мой... мой мальчик не мог просто взять и...
По щеке скользнула крупная слеза. Женщина мелко дрожала, дышала тяжело, не знала, что еще сказать. Ларин даже опешил, но через секунду, ругая себя за мягкотелость, выпрямился в кресле.
- Вы подключены?
- Нет, в смысле да, но какое...
- Обратитесь к своему нейрооператору, пожалуйста. Вам помогут.
Тишина.
- У вас все? - спросил, и тут почувствовал, что не вовремя прекращается действие обезболивающего. Левый резец раскрошился еще в воскресенье, и Ларина второй день мучила злая зубная боль. Он тронул острые осколки зуба кончиком языка, при этом чуть приоткрыв рот.
- Я не знаю, чем вам помочь. Думаю, вы можете идти.
- Вы мне не поможете?
- Нет, не помогу. Идите. Я сообщу, если мы что-то выясним.
Женщина резко встала, едва не упав, неловко то ли придержала, то ли оперлась на стул и посмотрела на Ларина сверху вниз.
- Что-то еще? - спросил он.
Когда за потерпевшей захлопнулась дверь, Цезарь вынул сигарету и аккуратно поставил ее на фильтр. Курить расхотелось. За годы работы он привык к таким историям, часто люди выдумывали все эти душещипательные подробности, но сейчас что-то тяжелое и холодное зашевелилось внутри... Гадость какая-то, будто бы большая скользкая рыба, подыхая, трепыхалась под ребрами.
Дальше все в штатном режиме: крики из изолятора СЦ и тупой стук дубинки по железным прутьям. Цезарь и имя-то этой сумасшедшей забыл, бумажка с «такая-то, такого-то года рождения» осталась с другой стороны стола, а глаза из памяти никак не шли. Красные, опухшие от слез. Вернувшись домой, Ларин первым делом позвонил бывшей по видеосвязи, хотел поговорить с дочкой, но на звонок не ответили. Следователь допил вино, болтавшееся в холодильнике еще с Нового года, и с тяжелым сердцем лег спать, не раздеваясь.
***
...Снился город будущего - огромный, утыканный небоскребами, точно иглами. Было пасмурно, и потому невозможно понять, сколько времени или какое теперь время года. Небо покрывали жирные черно-серые тучи, внутри которых нет-нет ворочался гром. Ларин оглядывался, чувствуя преследование, но никого не находил.
Где-то здесь, в лабиринтах железных улиц, таилась угроза. Цезаря преследовал дискомфорт, жгло в горле. В какой-то момент, абсолютно измотавшись, он вдруг понял, откуда тянет опасностью - небо. В небе над странным городом есть что-то.
Оно наблюдает. Оно ждет.
Ларину стало так страшно, как не было, наверное, лет тридцать, с тех самых пор, как они с братом охотились на русалок на холмах у дедова дома, и вот, начав поднимать голову... Цезарь проснулся. Разбудила, - чертовы четыре утра, сиреневые чернила за окном, - проклятая зубная боль. В десну будто ввинтили ржавый болт. Боль пульсировала в висках, комната плыла. Сил подняться с кровати у Ларина не было. Он некоторое время полежал так, глядя в облезлый белый потолок, и опять закрыл глаза.
Через секунду за окном стало невыносимо светло. Цезарь повернулся на левый бок, спасаясь от наползающего утра, и обнаружил себя на посреди улицы, затопленной народом и заваленной огромными рекламными голограммами. Реклама была везде, куда ни повернись. Ларин не удивился. Так уже бывало, когда сон и реальность на пороге пробуждения смешиваются и становится непонятно, где что.
Навстречу шел невысокого роста, средней комплекции человек в черной куртке наподобие кожаной. Сознание Цезаря мгновенно выделило этого человека из безликой толпы. Левая часть шеи у человека была вроде железной, и из правого рукава торчали стальные пальцы. Человек куда-то торопился или что-то искал. Ларин посмотрел на него и каким-то невероятным образом понял - это и есть Антон Фридман.
Глава 2
Вместо положенных двух месяцев раздолбанный челнок по гравитационной нити волокло почти полгода. Оказавшись на твердой земле, Фридман еще долго не мог прийти в себя. Голова опухла, ноги были ватные. А вдобавок ко всему, надо полагать из-за последней стычки в отсеке для амнистированных, что-то случилось с контактами в протезе. В порту Антон долго смотрел на свою ладонь, сжимал и разжимал кулак, проверяя, слушается ли его проклятая железяка.
Монорельсовый поезд сначала протащил его над сиреневой бездной, в которую как ни вглядывайся, не увидишь нижние уровни, потом нырнул в лохматый желтый туман и вынырнул с другой стороны, доставив к цивилизации. Его встретил неспокойный дребезжащий муравейник средних уровней, над ним возвышались Башни, величественные, полыхающие в лучах восходящего солнца, а внизу, где больше никто не живет, была холодная мгла, из которой вдалеке, как чьи-то уродливые пальцы, торчали тонкие трубы фабрики снов.