- Что с моим сыном?
Мама не хочет все это слушать. Набирается смелости для того, чтобы присечь этот словестный понос.
- Объясните, что с моим сыном.
- Ратиоморбия, - говорит И. Регов, выдержав долгую паузу, - так называется заболевание вашего мальчика. Это своего рода вирус, чужие идеи, прочно проросшие в подсознание. Мы изучили данные его сети и видели эти галлюцинации. Хотите взглянуть?
Маму тошнит. Она ничего не хочет. Не будет смотреть на паука.
- Это излечимо?
- Конечно, Анастасия Сергеевна, конечно, излечимо. Сегодня просто не может существовать болезни, метода борьбы с которой не существовало бы. Я поделюсь с вами кое-какими исследованиями в общей сети. Получили?
- Да.
- Изучите, пожалуйста. Мы проведем ряд тестов, а далее можем приступить к интенсивной терапии. Конечно, только если вы дадите свое согласие.
Вот он, самый важный момент.
- Мне хочется вам помочь, Анастасия Сергеевна, но прежде всего вы должны понимать, что происходит и что именно мы собираемся делать. Вы и ваш сын...
- А контакт... - у мамы скачет давление, учащается пульс, стучит в висках. - Можно ли Андрею увидеть Максима перед отключением? Они могут поговорить? Это не опасно?
Я вижу И. Регова глазами матери: скользкий тип. Ему не нравится то, что его постоянно перебивают. Он пытается продать свои идеи.
- Я бы не рекомендовал, но мы можем что-нибудь придумать... Немного позже. Посмотрите исследования, там есть интересные данные, Анастасия Сергеевна. Мы можем спасти и вашего мужа тоже. Немного откатим конфигурации сознания, например, в состояние ремиссии, и сохраним. И он будет постоянно с вами... гхм... практически живой. Но! Но тут важно понимать, что наука не стоит на месте. Скоро закончатся испытания...
- Хватит. Я поняла. Я все поняла, спасибо.
- Вам спасибо, Анастасия Сергеевна. Я действительно хочу вам помочь.
Мама выходит из кабинета чернее тучи, велит мне молча идти за ней.
- Дома поговорим.
Но дома мы не поговорили. Мама сидела на кухне, застыв, как восковая статуя, и копалась в сети. Кошмар не сдвинулся со своего места. Сидел там, на потолке, кажется, став еще жирнее. Я пошел спать, а утром мама разбудила меня еще затемно и сказала, что сегодня придут серьезные люди. Иди умойся, говорит, бледная, не выспавшаяся, иди умойся и поешь, хорошо, а после мы поговорим. Но мы не поговорили.
***
Отец думал, что сходит с ума. Заскоки. Головная боль. Иногда у него не получалось пошевелить пальцами: он напряженно смотрел на свою руку, отдавая пальцам команду пошевелиться, но те не двигались, рука висела плетью вдоль тела. Еще бывало так. Папа хотел протянуть руку и взять со стола сахарницу, например, но вместо этого вставал.
- Папа, ты чего?
А он смотрит так виновато, и я понимаю, что опорно-двигательный аппарат опять перестал его слушаться. А он улыбается и говорит:
- Сейчас приду, солдат. Вспомнил... кое-что по работе. Нужно срочно сделать. Отдать сегодня до обеда.
- Конечно, пап.
Время половина двенадцатого ночи. Я провожаю его, хромающего на левую ногу, в темноту коридора и чувствую, как начинает ныть в груди.
Отец думал, что сходит с ума, пока мама не заставила его ходить на собрания в подвале церебральной комиссии. Я был там однажды: нам позвонили и сказали забрать его, так как самостоятельно он передвигаться не мог, слепо шарил руками в воздухе и просил включить свет. Я помню: рядом с папой, аккуратно придерживая его за руку, сидел среднего роста человек с русыми волосами.
- Как вас зовут? - спросил я, когда мы уходили.
- Антон, - ответил человек.
Так я впервые встретил Фридмана.
Тогда я еще не знал, чем все это закончится и что делать дальше.
- Андрей! - зовет мама.
Сидя в комнате в тот, последний, день, я слышал бухтение из коридора. Мама пыталась казаться сильной. Открыла им дверь, пригласила в дом. Была готова на все, чтобы система просто оставила нас в покое.
- Андрей!
- Баланс стабильности, - говорил отец. - Чем лучше я там, тем хуже здесь. Прости, ладно? Ты сможешь меня простить, солдат? Я понимаю, как тяжело вам с мамой, но ничего не могу сделать. Болезнь сожрет меня. Я не хочу рассказывать тебе все эти слащавые сказки. Ты мужчина. Слышишь?