Ларин прошел на кухню, поставил чайник. «Умный дом» молчал. Цифровая помощница с приятным голосом, которую Ларин с чистой совестью выключил, как только Галина ступила за порог, сейчас бы, наверное, скрасила одиночество. Некстати вспомнил, как вчера утром несколько таджиков в ярко-оранжевых безрукавках гонялись за тощим бродячим псом и загнали его в угол между двумя мусорными контейнерами как раз тогда, когда Цезарь проходил мимо. Псину стало жалко. Закипел чайник. Ларин налил себе кофе, вернулся за стол, подумал поискать в холодильнике что-нибудь сладкого, но поленился. Не хотелось вообще ничего не делать. Ни оставаться здесь, ни идти на работу, которая в последнее время стала жуткой обузой. Согласившись на повышение, Цезарь обрек себя на часы бесполезного и муторного ковыряния в бумагах, которое по договору называлось «административной работой».
Это у них там, в башнях, будущее, дополненная реальность и контроль над разумом, а в участке четыре допотопных компьютера и старая база данных. Каждый раз, думая об этом (а случалось это в последнее время часто), Цезарь приходил к выводу, что будущее уже наступило (точнее, его, наконец, размазало по всей карте мира), но это какой другой, их мир.
Вот тишину вроде нарушил тихий звон, будто колокольчики откуда-то издалека, Ларин застыл и прислушался - нет, показалось.
***
До отпуска оставалось всего четыре дня - эта мысль была самой приятной из всех возможных. Подъезжая к участку, Ларин взглянул на часы, да так, будто имело значение, десять теперь, двенадцать или четыре вечера. На парковочном месте подполковника полиции стоял маленький баклажанного цвета «фольксваген». Ну, отлично. Парковщики едят эти свои копейки просто так. Впрочем, как и все вокруг; Ларин не смог бы объяснить это или доказать, но был уверен, что даже десять лет назад люди были другими. Хотя бы какой-то их части было не плевать на результаты своей работы, было важно не то, сколько они могут заработать, а что могут изменить. Потом пришли Сети, и смысл жизни каждого чертова человека в этом городе свелся к тому, чтобы получить новое дополнение.
Ларин кое-как припарковался и вышел из машины. Крыша участка упиралась в тусклое серо-синее небо. Цезарь прикурил, медленно выпустил султан молочного дыма. Нужно собраться, решил, расклеился, проклятый зуб не дает спать. Осталось совсем немного, и ты будешь греть свои старые кости где-нибудь на песчаном пляже в стране, где виртуальная реальность и прочая хренотень запрещена законом.
- Доброе утро, Цезарь Геннадьевич!
- Доброе.
- Доброе утро, цезарь Геннадьевич!
С другой стороны Цезарю нравилось, что есть такой вот, пусть и маленький, ограниченный стенами управления мир, в котором он может чувствовать свою силу. Подключены здесь меньше половины сотрудников, и на них (хоть где-то!) здесь чаще всего смотрят искоса. Ларин прошел в свой кабинет, сел за стол, но не успел и компьютер включить, как в дверь постучали.
- Входите!
Заглянул Климов. Высокий, плотный, черноволосый, без лишних движений. Хороший парень.
- Цезарь Геннадьевич, доброе утро! Можно?
- Что такое?
- К вам тут посетительница. Обязательно требует начальника. Мы бы это, могли, но вы же знаете сволочей скшных, потом не слезут.
- Знаю, знаю.
- Разрешите пригласить?
- Давай.
Прошло чуть больше минуты и в дверь опять постучали.
- Можно, Цезарь Геннадьевич?
- Пригласи.
В кабинет вошла страшно худая женщина с фиолетовыми кругами под глазами.
- Здравствуйте, - выдохнула, прошла и сел на стул без приглашения, будто еле стояла на ногах.
- Климов, свободен!
Когда дверь за Климовым плотно закрылась с обратной стороны, женщина пристально посмотрела на Цезаря и спросила:
- Вы здесь начальник?
- Да, что-то вроде того.
- Вы полицейский, следователь?
- Да.
- Я хочу, чтобы вы помогли мне. Я расскажу. Мой муж был болен. Он погиб недавно... ушел, в связи с медицинскими... в связи с показателями. Его с нами больше нет. Врачи ничего не могли сделать. У Максима был рак. Знаете, вот кругом прорывы в науке и технике, десятый, или уже какой там «Сокол» за океаном, мы все входим в двадцатки и десятки развитых стран, и эта штука... Эта хренотень в наших головах как бы говорит, что мы больше не должны переживать... переживать о физиологии, понимаете? Тело больше не имеет значения. Слышали?