Когда-то много лет спустя мы с ней зависали в фэнтезийных реконструкциях; сомноскрипты - это здорово, как будто живешь нормально, правильно, полно, но точно знаешь, что когда случится трындец, можно нажать «экскейп».
- Вернемся вниз.
Мне хочется ее обнять, прижать к себе. Она смотрит, как ребенок, не дождавшийся чуда. Я смотрю на ее ключицы.
- Что?
- Там была еда, кажется. И сигареты. Вернемся обратно.
Сигареты нашлись - целый склад, двадцать или тридцать блоков синего «Винстона». Там еще много чего было: вода, консервы, туалетная бумага, кислородные баллоны, куча лекарств, книги. Книги! Кто-то долго готовился. Только к чему? Теперь, имея память третьего себя, того Фридмана, который оказался в этом времени случайно, провалился, я знал, что никаких больших катастроф, от которых нужно было бы скрываться глубоко под землей, не случилось.
Еще у меня была память первого меня, того, что так и остался валяться на полу кухни сломанной куклой, и я знал, что Манохин никогда и ничего не говорил мне о бункере. Или... Нет. Проклятый бункер вне плана. Никто ничего не знал о бункере.
- Осторожно, ступенька!
Лана раздраженно подала руку.
- Спасибо, - бросила.
Спустились вниз, в душную теплоту. Стали хозяйничать.
- Что это?
Лана держала в руках какое-то электронное устройство вроде читалки, которое взяла с заваленного хламом стола.
- Не знаю, электронная книга. Положи. Пойдем.
Лана положила устройство рядом с чем-то, похожим на электрический чайник. Серое конусообразное нечто с красными огоньками вертикально в ряд, как пуговицы на рубашке.
- А это что за фигня?
Осторожно, готовая резко оторвать руку, тронула «чайник» указательным пальцем.
- Не знаю.
Мы нашли еды, разложились на столе, в который Манохина втыкала свой огромный нож, поели. Я сосал сигарету, и, так как больше не был голоден, был готов продолжать.
- Нам нужно идти.
- Куда?
Лана не боялась. Порозовела, пришла в себя.
- Нам пора.
В бункере комфортно и сухо, да здесь даже можно было бы остаться: электричество, провизия, лекарства. Не хотелось подниматься наверх и тащиться куда-то по холоду. Но у меня в голове горела метка. Дразнила. Не давала сосредоточиться, не давала переключиться. «Никому не нужен никакой корабль», ага. Кто знает, что происходит в голове у этого... кто бы это ни был... Но я... что я? Я не умею летать. Никто не умеет. Мне нужна помощь.
- Куда мы пойдем?
- У меня есть друг...
Во рту стояла горечь, а еще внезапно оказался забит нос. Дышать тяжело. Голова гудела. Я давно не чувствовал такой боли: ссадины, порезы и синяки. Неприятно. И рука дрожит. Кожа стала сухой, стянулась. Поднимаю глаза на Лану.
- Он нам поможет. Мне нужно...
Не понимаю, как обо всем этом рассказывать.
- Я не пойду, - говорит она.
- Хорошо, не иди.
Лана сунула в рот вилку, на которой был кусок тушенки, и стала обстоятельно жевать, не спуская с меня глаз. Дожевала, проглотила.
- Сядь и объясни мне, что происходит, - буднично проговорила, как будто интересуется, как прошел день или как дела на работе. - Какое, к хренам, будущее, что это все было? Я тебе зачем-то нужна, так? Потрудись объяснить зачем.
Я поджег еще одну сигарету. Не сел.
- Внутри следователя был кто-то другой. Скорее всего, хотя утверждать наверняка я не могу, это мальчишка, сын сумасшедшей, которая нас сюда притащила. Он в верхнем мире.
- Андрей?
- Да, Андрей Манохин. Так он представился, я его где-то видел раньше, только вот не помню, где и при каких обстоятельствах.
- Окей. Ладно.
По лицу видно - в том, что все «окей» она в первую очередь убеждает себя.
- Что за верхний мир?
- Коллективное бессознательное. Там живут сны. Сингулярность научит нас туда попадать. Буквально через пару десятков ваших здешних лет. Мы встретим существ, не знаю, это не моя память, но я все равно расскажу. Давай?
- Как это не твоя память?
- Мальчик кое-что дал мне, распаковал... эмм... открыл...
Звучит ужасно глупо, но назвался груздем.
- Постменто. Перспектива памяти. Так это называется. Человеческая память не умирает, подключившись к коллективному бессознательному.
Я шмыгнул носом.
- Мы создали огромный архив, там живут цифровые слепки наших близких, президенты, не знаю, актеры. Каждый видит это по-разному. Получается, что я не могу ничего забыть. Даже того, чего никогда не знал. Я помню, как умру, потому что помню, как помнил, как умру. Я помню всю свою жизнь от начала до конца. То есть могу помнить, но это риск, поэтому память можно оставить в залог, например, за дом, машину, не знаю, должность. Память нужно сливать раз в семь-восемь лет. Такие правила. А еще...