Вспомнился и мрачный, расцвеченный лишь разрывами шрапнели ноябрьский денек 1916-го. И чумазый Жорка в грязной шинели, с безмерно счастливыми глазами: «Я же говорил, что возьму позицию! Что, съел? Посмотри-ка туда… Да-да, пленные, не ошибаешься… Какая кровь, бог с тобой! Пустяки – царапина… А ведь взял я позицию, Мишка, взял!»
Рябинин с трудом встал, поднял с булыжника письмо и порвал на мелкие кусочки. «Нет и не было никакого Джорджа Старка, как писали ваши газеты – торговца оружием и отъявленного гангстера. Был и есть мой друг Жорка, поручик Старицкий…»
– Э-эй, – услышал Андрей Николаевич.
Ему в лицо участливо заглядывал Меллер.
– Извини, Наум, навалилось что-то, – смутился Рябинин.
Меллер легонько дернул его за рукав:
– Ну-ну, соберись. У меня тоже бывает… Держаться надо. Расскажи лучше о Полине, детях.
– Сын стал юристом, дочь увлеклась античностью, пишет диссертацию в университете Безансона. Жена, слава Богу, здорова.
– В Россию не собираешься? Преступлениями ты себя, как будто, не запятнал; Сталин – давно в могиле, вряд ли кто-нибудь старое помянет. Не хочешь вернуться?
Андрей Николаевич опустил голову.
– Я был в Ленинграде, – глухо отозвался он. – В прошлом году. С дружественной делегацией ветеранов движения Сопротивления (визит был приурочен к пятнадцатой годовщине Победы над Германией).
– Ну и как? – хитро прищурился Меллер.
– Навестил мать. У меня ведь, Наум, мать в Питере осталась. Года до тридцать четвертого мы свободно переписывались, потом мама попросила больше не писать. Так и жили долгих двадцать семь лет, ничего не зная друг о друге… В Ленинград я поехал со средним сыном Михаилом. Во время экскурсии по городу убежали – оторвались от сопровождающих группу «гэбистов». Разве они предполагали, что какой-то француз мог так лихо петлять по питерским дворам?
Дальше – без приключений, добрались, навестили бабушку.
– Вот так да! – подскочил Меллер. – Выходит, дождалась старушка?
– Тридцать пять лет ждала – тем и жила, – кивнул Рябинин. – Блокаду невесть как пересилила, а дождалась.
– Сколько же ей теперь?
– Незадолго до смерти восемьдесят девять исполнилось.
– Так она скончалась? – огорчился Меллер.
– Мама жила в той самой коммуналке, в той самой комнате, где я оставил ее в двадцать пятом. Поначалу она не поверила своим глазам – перед ней стояли сильно постаревший сын и внук, которому было столько же лет, как и мне в момент нашей последней встречи.
Несмотря на преклонный возраст, сильнейшую подагру и болезнь сердца, мама сохранила ясность рассудка. Она расспрашивала нас, хлопотала, дарила подарки. «Первую ночь засну спокойно», – укладываясь отдыхать, с улыбкой сказала она. На следующий день мы вернулись и застали маму мертвой. Умерла она тихо, без мучений. Вместе с соседями мы организовали похороны. На кладбище к нам подошли двое и справились о причине наших «прогулок» по Ленинграду и присутствия у могилы. Я объяснил, что исполнил просьбу моего друга – посетил его мать, которая, на несчастье, скончалась. Офицеры КГБ строго-настрого предупредили нас с Михаилом, что необходимо придерживаться программы визита, и ушли.
Меллер пожал плечами:
– Может, тебе и впрямь вернуться? Неужто не жаль, что уехал?
– Эх, Наум, жаль, да еще как жаль! – покачал головой Рябинин. – Бывали моменты, когда буквально лететь хотелось на родину, находиться в тяжелые минуты рядом с соотечественниками…
– И попасть под топор, как мы! – трагично закончил Меллер. – И главное, заметь: ничего никому мы так и не доказали. Крутили нами, вертели по своему усмотрению.
– Да, человек слаб, – вздохнул Рябинин. – Вот я предпочел заботиться о счастье любимой женщины и семьи. А кошки, кошки всю жизнь на душе скребут!
– Брось, – отмахнулся Меллер. – Все мы – русские люди, как ни крути. Вернешься. Если, конечно, веришь в свою Родину.
– Верю, Наум, верю в Россию, – задумчиво проговорил Андрей Николаевич. – Верю, что мои внуки будут жить на земле предков. Верю, что наша Родина вернется к цивилизации, к другим народам, как непременно возвращаются весной птицы. Это, дружище, закон природы.
– Посмотрим, – отозвался Меллер. – Если доживем. Нам бы самое необходимое успеть – додумать, снять, дописать…
Он вдруг осекся и неподвижно уставился куда-то за спину Рябинину. Тот обернулся и увидел то, что так насторожило Наума Оскаровича, – по улице шла стройная красивая девушка лет двадцати с небольшим. Темные волосы до плеч развевал ветер. Глаза немного щурились от солнца.
– Мистика, определенно! – прошептал Меллер, и Рябинин впервые за время разговора увидел в них то выражение постоянного удивления и любопытства, которое было присуще им тридцать семь лет назад.
Андрей Николаевич приветливо помахал девушке рукой и похлопал приятеля по плечу:
– Не пугайся, Наум, это не призрак.
– Полина?! – челюсть Меллера безвольно отвалилась. – Т-такая молодая… но как?
– Не Полина, а моя дочь Анастасия. Сейчас я вас познакомлю. Она, брат, – самый яркий пример того, что жизнь продолжается! Конец