Небрежным кивком посланник поприветствовал знакомых, на несколько же поклонов не счел нужным ответить, нарочито глядя в сторону. Это были привычные старые игры, – торговля влиянием, проверка силы, – лишь в несколько более утонченной форме, нежели те, в которые он играл чуть раньше с Феспием; они если и доставляли удовлетворение, то крайне слабое, пополам с досадой.
И все же барон Торский не был бы придворным до мозга костей, если бы не продолжал забавляться происходящим, и со злой усмешкой он сказал себе, что отсутствие юного Феспия, наверняка, не пройдет сегодня незамеченным. Многим не составит труда сопоставить очевидное… Ну что ж, барон никогда не скрывал своих пристрастий. Его репутации, в отличие от несчастного глупца, это пойдет лишь на пользу.
Он дружески кивнул принцу Валерию, с озабоченным видом вошедшему в залу, в надежде, что тот не откажется подойти и составить ему компанию, поскольку уже приметил хищные взгляды, что бросали придворные стервятники на пакет в его руках. Печать Немедии на свитке не ускользнула от их внимания, и теперь они, должно быть, горели желанием разузнать, что за вести принес посланник.
Единственной возможностью отвадить их было затеять с кем-нибудь беседу, прервать которую они бы не решились.
Ответив на поклон посланника, Валерий подошел, приветственно улыбаясь, однако улыбка вышла какой-то мрачной и не смогла разгладить глубоких морщин на лбу. От проницательного взгляда немедийца не укрылось также угрюмое выражение глаз принца, его опущенные плечи, и он едва сдержался, чтобы не потрепать Валерия по руке в знак дружеского ободрения, однако этикет не позволял и помыслить о подобном. И к тому же здесь, отметил Амальрик с внутренней усмешкой, его репутация могла сослужить дурную службу.
Не то чтобы ему не нравился Валерий, – скорее, наоборот.
С первых дней, как принц появился в Тарантии, немедиец ощутил к тому безотчетную симпатию, перерасти которой в более теплые чувства не позволили лишь обстоятельства, да сумрачная сдержанность молодого человека. Однако горький опыт с давних пор приучил барона подыскивать себе спутников лишь среди тех, кто в душе ему глубоко безразличен, и сторониться немногих, к кому он мог бы искренне привязаться, поскольку это было небезопасно.
С Валерием же он держался особенно настороже, ибо тот обладал тем редким качеством, – трепетным сочетанием ранимости и силы, почти болезненной напряженностью души, – что делало его в глазах Амальрика практически неотразимым. Вот почему так редки были их разговоры, – один раз на охоте, на королевском пиру, и вот сегодня, – и каждый раз барон затевал их со сладостным ощущением запретного наслаждения.
Принц Шамарский, впрочем, едва ли замечал, что за противоречивые чувства владеют посланником. Рассеянно теребя кружевные манжеты вишневого с черным атласного камзола, он прислонился к стене у окна, невидящим взором обводя пышное собрание.
– Вы изволите кого-нибудь искать, принц? – на учтивейшем лэйо поинтересовался Амальрик.
– А?.. – Валерий словно пробудился от глубокого сна, но тут же, сообразив, что был невежлив по отношению к собеседнику, сделал над собой усилие и выдавил на губах извиняющуюся улыбку.
– Прошу простить меня, барон, – но нельзя ли нам перейти на аквилонский? Боюсь, я не гожусь сегодня для дипломатических тонкостей.
Немедиец понимающе усмехнулся, переходя на певучий язык собеседника, в его устах, однако, обретающий странные металлические нотки.
– Разумеется, принц. Ваши желания – закон для меня.
И, заметив настороженный взгляд, что метнул на него Валерий, слегка удивленный столь изысканной любезностью, что обычно приберегалась всеми лишь для его дяди и кузена, поспешил добавить:
– Как же иначе? Вы разве не поняли, что стали моим спасителем? Иначе эти хищники… – он неприметно кивнул головой в сторону придворных, что сгрудились неподалеку, стараясь уловить хотя бы обрывки их разговора, – …давно разорвали бы меня на клочки. Они алчны до новостей, точно деревенские кумушки. Как будто один король может писать другому хоть что-то заслуживающее внимания…
Валерий чуть заметно улыбнулся и, лишь сейчас заметив пакет в руках Амальрика, сдержанно, но не без иронии поинтересовался:
– А вдруг там объявление войны, барон? Тот с деланным отчаянием развел руками.
– Из вас никогда не выйдет дипломата, принц. Иначе вы давно бы знали, что подобную весть невозможно удержать в тайне и двух минут. Король Нимед еще просушивал бы чернила на пергаменте, а в Аквилонии уже начали бы точить мечи. Сегодня же с утра слух мой радовал лишь мирный храп благородных обитателей замка, – а стало быть, едва ли вам скоро представится случай блеснуть воинским искусством.
Валерий чуть заметно нахмурился при этих словах, и Амальрик усмехнулся про себя. Он знал, что принцу не доставляет удовольствия, когда кто-то позволяет себе в столь легком тоне отзываться о его боевом прошлом, и полагал, что это может быть вызвано лишь дурными воспоминаниями, – однако некий злой демон толкал его поддразнить угрюмого собеседника. Пристальным взглядом окинув зал, где за последние несколько мгновений народу, казалось, прибавилось чуть ли не вдвое, он заметил с деланной небрежностью:
– Его Величество что-то не торопится сегодня. Должно быть, королевский повар превзошел самого себя…
На сей раз принц уже не скрывал неудовольствия, что вызвала в нем непочтительность барона. Тому даже показалось, что он собирается отойти прочь, оборвав разговор на полуслове, но вместо того Валерий лишь смерил собеседника тяжелым взглядом.
– Я нахожу ваши переходы от любезности к дерзости весьма странными, барон, – произнес он холодно. – Кажется, вам не по душе порядки при Аквилонском дворе?
В ответ Амальрик широко улыбнулся, дружелюбно, словно и не заметив вызова в голосе принца. Не так давно ему уже пришлось драться на поединке. Если это повторится, король Вилер может решить, что посланник всерьез замыслил лишить его самых преданных приближенных. И, кстати, это напомнило ему…