Амальрик расхохотался. Ну и дела! Он, немедийский посланник, едва не погибший недавно на дуэли, чья свобода и самая жизнь висит на волоске, ибо пуантенский граф в любой миг может рассказать королю о заговоре; барон Торский, своими руками готовящий покушение на венценосца – будет смешить честной люд, подносить этому сопляку меч на дуэли! Нет, мальчишку точно надо скорее затащить в постель. Из него получится не только хороший любовник, но и шут!
– Почему вы смеетесь? – Винсент надулся, как петух, с видом такого оскорбленного достоинства, что Амальрик опять расхохотался.
– Нет, ну, это уж слишком! – выдавил он в перерыве между приступами безудержного смеха, однако, заметив, как заоборачивались на них посетители таверны, приглушил голос. – Ты и впрямь рехнулся, если говоришь всерьез. Конечно, по-человечески я могу тебя понять. Пережить такое и сохранить здравый рассудок – это дано не всякому. Я даже готов посочувствовать тебе… Но тратить время на безумцев я не могу. Его у меня слишком мало. Так что не обессудь… – И сделал вид, что поднимается с места.
Тактика возымела действие. Подавленный, в полной растерянности, Винсент схватил барона за руки.
– Умоляю, месьор, не уходите! Мне нужен ваш совет. Вы – единственный при дворе, к кому я могу обратиться.
Амальрик, однако, не собирался сдаваться так скоро. Он хотел утвердить свою власть над этим юнцом окончательно и бесповоротно, так, чтобы у того и мысли не могло возникнуть о бунте.
– Не мели вздор! – оборвал он сына Тиберия, по-прежнему возвышаясь над столом, и стряхнул его руки. – Здесь Аквилония! Я же подданный короля Нимеда и не имею здесь никаких прав! Попроси совета у кого-нибудь из тарантийских нобилей…
– Никогда! – отозвался тот с прежней горячностью. – Все они предатели и лжецы, как этот проклятый шамарец! Я не желаю иметь с ними дела.
Так… Похоже, юнец безоговорочно уверился в причастности принца к нападению на свою вотчину. Забавно, сказал себе Амальрик. Сам он отнюдь не был в том убежден, однако не в его интересах было делиться с Винсентом подозрениями. Но любопытно и то, что ненависть свою он с готовностью переносит на всех подданных короля Вилера… А это уже можно было использовать.
– Хорошо.
С деланной неохотой барон Торский вновь опустился на табурет. Обрадованный, юноша поспешно кликнул хозяина, чтобы тот принес им вина. Утвердившись в мысли, что юнец этот глуп настолько, что неважно, пьян он или трезв, Амальрик не возражал. Пусть амилийский недоумок опьянеет как следует, глядишь и выболтает что-нибудь интересное. Потом, правда, придется на себе тащить его во дворец – не хватало еще, чтобы он ввязался в потасовку и выболтал, что тайно встречался с чужестранным посланником.
Дождавшись, пока эти ужасные кожаные сосуды вновь окажутся перед ними, а хозяин отошел подальше, Амальрик продолжил:
– Я рад, что, по крайней мере, ты не утратил способности узнавать своих истинных друзей.
– О, месьор…
Барон не дал ему договорить.
– Знаю, знаю. Я твой единственный друг, а ты – мой самый преданный слуга и готов на все, лишь бы я помог тебе расправиться с Валерием Шамарским. Так? – И, не обращая внимания на робкий кивок собеседника, усмехнулся жестко. – Еще бы! Ты меня боишься и нуждаешься во мне – что может вернее привязать одного человека к другому! Но что если шамарец не имел никакого отношения ко всей этой истории? Что, если в гибели твоего отца, сестры и брата повинен совсем другой?
Юноша упрямо помотал головой, откидывая со лба русые волосы таким полным неосознанной грации жестом, что Амальрик против воли залюбовался им.
– Нет, месьор, – заявил Винсент угрюмо. – Это был принц Валерий, и я готов хоть перед самим Митрой ответить за свои слова. То же самое я сказал и королю.
– В самом деле? Так Его Величество что, виделся с тобой еще раз?
Сын Тиберия кивнул.
– Да, чуть позже он прислал за мной слугу. Король хотел расспросить… – У него перехватило горло, и Винсент смог продолжать лишь с трудом, – …о том, как погиб отец. Увы, я не смог поведать ничего достойного внимания правителя.
Он осушил одним глотком свою кружку и тут же махнул рукой, чтобы принесли еще.
– Я в конюшне был, когда они напали на нас. Смотрел жеребенка… На шум сперва не обратил внимания, думал, это Дайрат, наш капитан стражи, затеял во дворе учебные бои… Потом выбежал, бросился на помощь – но эти негодяи прокрались сзади и подожгли конюшню. Лошади обезумели и бросились к выходу. Должно быть, одна из них налетела на меня сзади… Я почувствовал удар, отлетел в сторону, ушиб голову… – Он невольно коснулся затылка, где внимательный глаз даже под волосами мог заметить огромную шишку. – Больше я ничего не помню. О, если бы я мог…
– Не трать времени на пустые сожаления, – сухо оборвал барон его стенания. – Ты остался жив, чтобы отомстить убийцам, а это главное. Даже если бы ты поспешил отцу на помощь – что ты мог сделать, один против всех, безоружный… Но что же дальше?
Винсент вздохнул, собираясь с мыслями.
Пережитое еще слишком свежо было в памяти, чтобы он мог спокойно говорить об этом. И он даже не осознал до конца всей необъятности утраты. Лишиться в одночасье всех родственников, имущества, крова… тут было от чего прийти в отчаяние. Но юноша не до конца еще оправился от шока, и сильнее всего было в нем недоумение. Он никак не мог поверить, чтобы нечто столь ужасное могло произойти именно с ним, но это было реальностью, причем необратимой. Приземленный разум его никак не мог свыкнуться с этой мыслью. И потому даже в гневе и скорби его было что-то наигранное, неискреннее.