Так значит, короля все же уязвило его неповиновение. И сюзерен счел себя оскорбленным, заметив, как легко пренебрег племянник монаршей волей. Поняв наконец, как далеко завел его необдуманный порыв, Валерий вспыхнул, покраснев до корней волос.
Голос его сорвался.
– Я немедленно… немедленно покину Тарантию! Если такова воля Вашего Величества – уже через полклепсидры меня не будет в этих стенах!
Но король сурово покачал головой.
– Нет, принц! Теперь уж ты останешься здесь. И не вздумай ослушаться, – поспешил добавить он сурово, заметив, как загорелись упрямством глаза племянника. – Я запрещаю тебе уезжать! Если ты настолько слеп, что не видишь, кто желает тебе добра, настолько глух, что не слышишь разумных советов, и глуп, что не способен последовать им – так пожинай плоды собственного безрассудства. Что бы ни случилось теперь – я умываю руки.
И, помолчав немного, дабы прибавить веса своим слова, указал рукой на дверь.
– Ступай!
Валерий помедлил лишь мгновение, а затем, не глядя ни на кого, гордо вскинув голову, удалился.
Стражники у дверей, достаточно чуткие к напряженности ситуации, несмотря на незнание придворного лэйо, смущенно потупились, когда он проходил мимо. И в их взглядах, устремленных на короля, явственно читался упрек.
Словно заметив это, Вилер усмехнулся.
– Итак, – обратился он к ним на аквилонском патуа, – в чем же вы обвиняете посланника дружественной Немедии? Что заставило вас взять под стражу высокорожденного вельможу, словно уличного бродяжку? Отвечайте! – В голосе его вновь явственно зазвенел металл. – Я приказываю старшему из вас отвечать, и поживее, если вы не хотите сложить голову на плахе за нарушение покоя короля! И не дай вам Митра, чтобы повод, который привел вас сюда, оказался недостаточно весомым!
Стражники, как по команде, бухнулись на колени.
Навлечь на себя гнев всемогущего Вилера, что может быть хуже!
Рыжеусый, окончательно обескураженный и сбитый с толку, принялся бормотать что-то в их оправдание. Мол, они и знать не могли, что барон этот – такая важная шишка… и уж тем более и помыслить не могли побеспокоить Его Величество подобной безделицей. Они просто хотели сообщить обо всем, что видели, капитану Черных Драконов и препоручить немедийца его заботам – но принц Валерий остановил их и заставил идти сюда. Сами они, ясное дело, ни за что бы…
– Ладно. – Коротким рубленым движением ладони король оборвал их жалкие извинения и обернулся к Амальрику: – Теперь мне хотелось бы послушать, что скажете вы, дуайен.
Барон заметно приободрился, с того самого момента, как уловил настроение владыки. Вилер явно был не заинтересован, чтобы в том неустойчивом положении, в каком находилась сейчас его держава, хоть в малости осложнять отношения с соседями, и с Немедией прежде всего. А потому барону – если только против него не найдется неопровержимых свидетельств, каковых, он доподлинно знал, и быть не могло – ровным счетом ничего не грозило.
Он небрежно пожал плечами.
– Эти жалкие недоумки не заслуживают даже наказания, Ваше Величество, – бросил он презрительно, впервые за все время заговорив на аквилонском, чтобы стражники могли понять его. – И мне лишь крайне досадно, что своими ничтожными проблемами мы отняли у правителя великой Аквилонии столько драгоценного времени.
– И все же мне крайне любопытно было бы знать, что случилось. Кто-нибудь в состоянии объяснить мне это?
Заговорили все разом – трое стражников и немедиец… и так же разом смолкли. Солдаты от смущения, барон – ибо не желал мешать свой голос с чернью. Но взгляд короля был устремлен на него, и, волей-неволей, Амальрику пришлось продолжать.
– Мне почти нечего сказать, – он улыбнулся, точно извиняясь. – Все мое преступление в том, что я, по чистой случайности, стал свидетелем поединка. Я возвращался во дворец из города, как вдруг увидел молодого человека, выходящего из таверны. Мне он показался знакомым… кажется, я видел его при дворе, но, увы, я знаком отнюдь не со всеми достойными вельможами. Видно было, что он немало выпил. Я вознамерился окликнуть его, чтобы предложить помощь – но какой-то негодяй опередил меня. Соблазненный, как видно, богатым нарядом, он подло напал на почти беззащитного юношу.
Однако тот не растерялся и, обнажив клинок, стал обороняться. Я поспешил к ним, в надежде помочь несчастному, однако подоспел слишком поздно. Злодей смертельно ранил его и убежал, как видно, испугавшись меня. Когда я подбежал к раненому, тот уже отдал душу Митре. В этот момент и подоспели эти доблестные стражи порядка…
В свой черед барон обвел побагровевших от ярости солдат рукой. Те уже чувствовали, что перед красноречием немедийца все их косноязычные доводы рушатся, им было нечего противопоставить его надменной уверенности. И, сознавая всю тщетность попыток убедить правителя в своей правоте, замкнулись сердито, как это свойственно крестьянам и детям крестьян, всем видом своим излучая угрюмую, тупую ярость.
– Вы хотите добавить что-нибудь к словам барона? – спросил их король.
Они молча, как один человек, помотали головами.
– Может, он что-то сказал не так? Тот же ответ.
– Так хотя бы знаете ли вы убитого? Кто он был? Сумрачное молчание.
Король понял наконец, что ничего больше не добьется от них. Пристальным взглядом окинув стражников, он вздохнул и, нерешительной рукой подняв со столика колокольчик, дважды позвонил. Явившемуся мгновенно на зов дворецкому он указал на солдат, которые неуклюже поднимались с колен, по привычке отряхиваясь, словно они стояли не на мраморном полу, а на залитой помоями мостовой.
– Проводи их, Анбальм. Пусть каждый получит по серебряной марке – они хорошо послужили мне.